Половина желтого солнца

Лишь Оденигбо без улыбки уставился в тарелку. По радио повторяли Ахиарскую декларацию, звучал решительный голос Его Превосходительства:

Биафра не предаст чернокожих. Даже если все против нас, мы будем сражаться из последних сил, и все чернокожие мира смогут с гордостью указать на нашу Республику во всем ее величии, торжество национальной идеи в Африке…

Извинившись, Ричард вышел из-за стола и вернулся с бутылкой бренди.

– Один журналист подарил, – обратился он к Оденигбо. – Американец.

Оденигбо уставился на бутылку.

– Бренди, – неизвестно зачем добавил Ричард.

Он не общался с мужем Оланны несколько лет, с того самого дня, когда Оденигбо заехал к нему во двор и наорал на него. И сегодня после рукопожатия они не обменялись ни словом.

Оденигбо не взял бутылку.

– Как насчет биафрийского хереса? – предложила Кайнене. – Наверняка лучше подойдет для печени стойкого революционера.

Оденигбо посмотрел на нее с кривой усмешкой, словно Кайнене и позабавила, и разозлила его. Потом встал из-за стола:

– Не надо бренди, спасибо. Мне бы выспаться. Завтра меня ждет долгая дорога – директорат переехал в буш.

Оланна проводила его глазами. На Ричарде она ни разу не остановила взгляд.

– Пора спать, Малышка, – сказала она.

– Не хочу, – заупрямилась та и набычилась, глядя в пустую тарелку.

– Марш в постель, – велела Оланна, и Малышка спрыгнула со стула.

В спальне Оденигбо повязывал вокруг пояса покрывало.

– Я как раз собирался уложить Малышку, – сказал он Оланне, но та будто и не слышала. – Спи сладко, Малышка, ka chi fo.

– Спокойной ночи, папочка.

Оланна уложила Малышку, укрыла, поцеловала в лоб и чуть не разрыдалась, вдруг вспомнив об Угву. Он спал бы на циновке в гостиной.

Оденигбо подошел и остановился вплотную к ней. Оланна отступила, не зная, чего он хочет. А он коснулся ее ключицы:

– Кожа да кости…

Оланне стало не по себе от его прикосновения. Она опустила голову – ключицы и вправду торчали, она и не заметила, что так сильно похудела. Не говоря ни слова, Оланна вышла из спальни.

Ричарда в гостиной уже не было, Кайнене сидела за столом одна.

– Решили, значит, искать угол? Мое скромное жилище вам с Оденигбо не по вкусу?

– Кого ты слушаешь? Ничего мы не решили. Если он хочет искать квартиру – пожалуйста, пусть живет там один.

Кайнене свела брови:

– Что у вас случилось?

Оланна покачала головой.

Кайнене обмакнула в пальмовое масло палец, поднесла ко рту.

– Что случилось? – с нажимом повторила она.

– Да так, ничего особенного. – Оланна покосилась на бутылку бренди на столе. – Скорей бы кончилась эта война, тогда он снова станет прежним. Он совсем не тот, что раньше.

– Война идет для всех, и каждый решает для себя, меняться ему или нет.

– Он пьет и пьет кай-кай. Каждый вечер наливается. Только получит зарплату – и деньги мигом улетели. Похоже, он спал с нашей соседкой, Элис из Асабы. Он мне противен. Мне противно с ним рядом.

– Вот и замечательно.

– Замечательно?

– Именно. Твоя любовь к нему слепа и безвольна – ты столько лет им восхищалась, не видя недостатков. Даже не замечала, какое он страшилище!

Легкая улыбка тронула губы Кайнене, и через миг она залилась смехом, а вслед за ней и Оланна. Сестра сказала совсем не то, что ей хотелось услышать, и все-таки от ее слов на душе стало легче.

Утром Кайнене показала Оланне пузатую баночку крема для лица:

– Глянь-ка! Привезли из-за границы. Все мои кремы давным-давно кончились, и я мазалась жутким биафрийским маслом.

Оланна повертела в руках розовую баночку, и они по очереди макали в нее пальцы и втирали в кожу крем не спеша, с удовольствием. Затем поехали в лагерь беженцев. Каждое утро они ездили туда. Начался сезон харматана, ветер носил пыль, и Малышка играла с тощими голопузыми ребятишками. Они собирали кусочки шрапнели, хвастались ими, менялись. Когда Малышка принесла домой два осколка, Оланна накричала на нее, оттаскала за уши и отобрала шрапнель. Ее передергивало при мысли, что Малышка играет со смертоносным металлом, но Кайнене попросила Оланну вернуть девочке осколки, а Малышке дала банку, чтобы хранить шрапнель. Кайнене велела ей учиться у ребят постарше ставить ловушки на ящериц и плести из пальмовых листьев коконы для муравьев-иддо. Кайнене позволила Малышке потрогать кинжал беженца, который расхаживал по лагерю и бормотал: «Пусть, пусть придут вандалы, пусть придут хоть сейчас». А еще Кайнене разрешила Малышке съесть лапку ящерицы.

– Чиамака должна видеть жизнь такой, как есть, эджимам, – говорила Кайнене, намазываясь кремом. – Ты слишком оберегаешь ее от жизни.

– Просто хочу, чтобы с моим ребенком ничего не случилось плохого. – Взяв чуть-чуть крема, Оланна стала втирать его в кожу подушечками пальцев.

– Нас оберегали сверх меры.

– Родители? – спросила Оланна, хотя и так все поняла.