Половина желтого солнца

Ричард отложил статью. Его пугало, что он по-прежнему спокойно спит по ночам, что его, как и прежде, умиротворяет аромат апельсиновых листьев и бирюзовая морская гладь, что он не утратил способности чувствовать.

– Я остался прежним. Ничего не изменилось, – сказал он Кайнене. – Это неправильно, я должен отзываться на то, что происходит вокруг.

– Нельзя придумать роль и заставить себя играть. Будь собой, Ричард, – ответила Кайнене тихо.

Но быть собой не получалось. Он не верил, что для других свидетелей погромов жизнь тоже течет по-прежнему. Его ужаснула внезапная догадка: вдруг он по натуре всего лишь наблюдатель? Его жизнь была в безопасности, погромы не касались его напрямую, и он смотрел на них как бы со стороны, зная, что ему ничто не угрожает. Нет, неправда. Будь с ним тогда рядом Кайнене, ей грозила бы опасность.

Ричард начал статью о Ннемеке, стал описывать зал ожидания в аэропорту, где резкий дух спиртного мешался с запахом свежей крови и лежал с раздутым лицом бармен, – но бросил, потому что выходила ерунда. Фразы звучали напыщенно, ходульно, точь-в-точь как в иностранных газетах – словно в действительности никаких убийств не было, а если и были, то все происходило абсолютно не так, как написано. В каждом слове чувствовалась фальшь. Ричард отчетливо помнил события в аэропорту, но чтобы написать о них, пришлось бы мысленно пережить их заново, а он сомневался, под силу ли это ему.

В день, когда объявили независимость, Ричард стоял с Кайнене на веранде и слушал по радио речь Оджукву. Выслушав до конца, он обнял Кайнене. Вначале ему показалось, что она дрожит, как и он; Ричард отступил, заглянул Кайнене в лицо – она была совершенно спокойна. Дрожал он один.

– Поздравляю с независимостью, – сказал он.

– С независимостью, – отозвалась Кайнене и повторила: – Поздравляю с независимостью.

Ричарду хотелось сделать ей предложение здесь и сейчас. Начиналась новая жизнь, в новой стране, их новой стране. Не только потому, что отделение от Нигерии было справедливым после всех испытаний, выпавших на долю игбо, но прежде всего из-за новых возможностей, что открывала ему Биафра. Настоящим нигерийцем он никогда не стал бы, зато мог стать биафрийцем – он ведь присутствовал при рождении республики, он не будет здесь чужим. Он не раз мысленно говорил: «Стань моей женой, Кайнене», но вслух так и не произнес.

На другой день он вернулся в Нсукку вместе с Харрисоном.

Ричарду нравилась Филлис Окафор – ее пышные парики, медлительная речь уроженки Миссисипи, теплый взгляд из-под очков в строгой оправе. С тех пор как он перестал бывать у Оденигбо, он часто проводил вечера с Филлис и ее мужем Ннаньелуго. Будто догадываясь, что он потерял прежний круг друзей, Филлис настойчиво приглашала его то в художественный театр, то на публичную лекцию, то на игру в сквош. И когда Филлис позвала его на семинар «В случае войны», который проводила женская организация университета, Ричард согласился. Войны не будет, но необходимо быть готовым. Нигерия признает Биафру; никто не станет нападать на народ, и без того пострадавший от погромов. Напротив, они рады будут избавиться от игбо. Значит, можно не беспокоиться. Гораздо больше тревожило его другое: что делать, если на семинаре он встретит Оланну? До сих пор ему удавалось ее избегать. За четыре года он видел ее всего несколько раз из окна машины, а играть в теннис, бывать в университетском клубе и делать покупки в универмаге «Истерн» он перестал.

Ричард остановился рядом с Филлис у входа в лекторий и обвел глазами зал. Оланна сидела впереди с Малышкой на коленях. Ричарду почудилось, будто он совсем недавно видел и ее прекрасное лицо, и синее платье с рюшами на воротнике. Зал был полон. Женщина за кафедрой без конца повторяла одно и то же: «Положите ваши документы в непромокаемые пакеты и в случае эвакуации возьмите их с собой в первую очередь. Положите ваши документы в непромокаемые пакеты…»

Потом выступали другие. Официальная часть закончилась. Люди сбивались в кучки, смеялись, разговаривали, делились советами «на случай войны». Ричард видел, что Оланна беседует с бородатым преподавателем музыки. Он незаметно повернул к выходу, но у самых дверей Оланна нагнала его.

– Здравствуй, Ричард! Kedu?

– Все хорошо, – ответил он. Лицо его застыло как маска. – А у тебя?

– У нас все отлично.

«У нас». Подразумевала ли она себя с Малышкой или себя и Оденигбо? Или намекала, что примирилась с прошлым и больше не сетует на разрушенные отношения с Кайнене?

– Малышка, ты поздоровалась? – спросила она у дочки, державшей ее за руку.

– Здравствуйте! – тоненько пискнула та.

Ричард нагнулся, потрепал девочку по щеке. Тихая, задумчивая, для своих четырех лет она казалась не по годам взрослой.

– Привет, Малышка!

– Как дела у Кайнене? – спросила Оланна.

Ричард избегал ее взгляда, не зная, какого выражения лица она от него ждет.

– Все хорошо.

– А как твоя книга?

– Спасибо, движется.

– Название прежнее, «Корзина рук»?

Приятно, что Оланна до сих пор не забыла.