Половина желтого солнца

– Этот неуч Говон выделил жалкие гроши для двух с лишним миллионов беженцев. Будто не люди погибли, а цыплята, а выжившие родственники цыплят вернулись домой!

– Да, сэр. – Угву выглянул в окно. До чего же грустно приезжать сюда, привозить гарри и рыбу людям, которые на Севере сами зарабатывали на хлеб, и слушать одни и те же речи Хозяина. Угву поправил веревочку, свисавшую с зеркала заднего вида. На ней болтался талисман – пластмассовая половинка желтого солнца на черном фоне.

Вечером, когда Угву сидел на заднем крыльце и читал «Записки Пиквикского клуба», то и дело отрываясь от книги и глядя, как колышутся на ветру длинные листья кукурузы, он не удивился, услышав из гостиной возмущенный голос Хозяина. В такие дни Хозяин легко выходил из себя.

– А что же наши коллеги из других университетов? Они рта не раскрыли! Молчали, когда белые подстрекали мятежников к убийствам игбо. И вы были бы среди них, не окажись вы случайно на земле игбо. Разве способны вы на сострадание? – кричал Хозяин.

– Не смей обвинять меня в бессердечии! Если я говорю, что отделение от Нигерии – не единственный путь к миру, это не значит, что во мне нет сострадания! – Это был голос мисс Адебайо.

– У вас погибли братья и сестры? Или дядя? Через неделю вы вернетесь в Лагос к родным, и никто не станет вас преследовать за то, что вы йоруба. Разве не ваши соплеменники убивают игбо в Лагосе? А группа ваших вождей ездила на Север благодарить эмиров за то, что они пощадили ваш народ, разве нет? Ну и кому нужно ваше мнение?

– Ты оскорбил меня, Оденигбо.

– С каких это пор правда стала оскорбительна?

Наступила тишина, скрипнула и со стуком закрылась входная дверь – мисс Адебайо ушла. Угву вскочил, услышав голос Оланны:

– Так нельзя, Оденигбо! Ты должен извиниться!

Угву испугал ее крик: Оланна почти никогда не повышала голоса: при нем она не кричала с тех бурных недель накануне рождения Малышки, когда перестал у них бывать мистер Ричард, и казалось, наступил конец всему. На минуту все стихло – может быть, и Оланна тоже ушла, – а потом Угву услышал, как Океома читает стихи. Стихотворение было ему знакомо: «Если солнце не взойдет, мы заставим его взойти». В первый раз Океома читал его, когда газету «Ренессанс» переименовали в «Биафран Сан» – «Солнце Биафры». В тот день Угву чувствовал себя окрыленным, особенно от слов, которые ему больше всего понравились: «Из глины горшки обожжем, лестницу в небо из них возведем, под ногами прохладу их ощутим». Теперь же от любимых строк на глаза навернулись слезы. Жаль, не вернуть те дни, когда Океома читал стихи про импортные ведра и сыпь на задах, мисс Адебайо и Хозяин кричали, но не ссорились, а Угву угощал всех перцовой похлебкой. Теперь он подавал только орех кола.

Вскоре ушел и Океома, и до Угву вновь донесся возбужденный голос Оланны:

– Ты обязан извиниться, Оденигбо.

– Не в том дело, должен ли я извиниться, а в том, сказал ли я правду.

Оланна что-то ответила, Угву не расслышал, и Хозяин заговорил уже спокойнее:

– Ладно, нкем, извинюсь.

Оланна заглянула на кухню:

– Мы уходим, закрой за нами.

– Да, мэм.

Когда машина Хозяина уехала, в заднюю дверь постучали, и Угву пошел открывать.

– Чиньере! – удивился он. Никогда еще Чиньере не являлась так рано, да еще и в хозяйский дом.

– Завтра утром мы с хозяйкой и детьми уезжаем в деревню. Я пришла попрощаться.

В первый раз она произнесла такую длинную речь. Угву не знал, что ответить. Они молча смотрели друг на друга.

– Доброго пути, – сказал он наконец.

Чиньере прошла к живой изгороди, что разделяла их дворы, и юркнула в зелень. Больше не появится она ночью у его дверей, не ляжет молча на спину, раскинув ноги, – во всяком случае, не скоро, если этому вообще суждено повториться. Голова Угву отяжелела. Грядут перемены, несутся лавиной, грозя сокрушить его, – и не в его власти замедлить бег времени.

Угву сел и уставился на обложку «Записок Пиквикского клуба». Все дышало покоем, легкий ветерок колыхал ветви манго, в палисаднике стоял винный дух спелых плодов кешью. Но покой был обманчив – совсем не то видел Угву вокруг. Гостей к ним приходило все меньше и меньше, а по вечерам улицы городка, озаренные призрачным светом, делались пустынны и безмолвны. Универмаг «Истерн» закрылся. Многие семьи покидали город, как хозяева Чиньере; слуги ящиками закупали на рынке припасы, и машины выезжали со дворов с набитыми багажниками. Между тем Оланна с Хозяином и не думали собираться в дорогу. Войны не будет, повторяли они, люди просто напуганы. Угву знал, что женщин и детей разрешили отправить в их родные места, а мужчинам уезжать запретили. «Нет причин для тревоги», – твердил Хозяин. Нет причин для тревоги… Профессор Узомака, живший напротив доктора Океке, трижды пытался уехать, но у ворот университетского городка его задерживали народные ополченцы. Пропустили только на третий день, взяв с него слово вернуться, – он сказал, что отвозит семью на родину, потому что жена очень напугана.

– Угву, мой мальчик!

Угву обернулся и увидел тетушку, шедшую к нему со двора. Он встал:

– Тетушка! Рад тебя видеть!