Половина желтого солнца

– Переехал без помех? – допытывалась Сьюзен.

– Да-да, все прошло нормально. – Ричарда тронула ее забота.

– А дальше что?

– Пока останусь здесь.

– Здесь опасно, Ричард. Лично я дольше недели не задержусь. Эти люди неспособны воевать цивилизованно. Гражданская война – одно название, где ты здесь видел граждан? – Сьюзен помолчала. – Я звонила в Британский совет в Энугу – подумать только, тамошние сотрудники как ни в чем не бывало играют в водное поло и ходят на вечеринки! Война же, будь она неладна!

– Скоро все успокоится.

– Успокоится? Ха! Найджел уезжает послезавтра. Успокоится? Как бы не так! Эта война растянется на годы, как в Конго. Эти люди не дорожат миром. Им лишь бы драться, пока всех не перебьют…

Ричард бросил трубку, не дослушав; он сам не ожидал от себя подобной грубости. В глубине души ему хотелось помочь Сьюзен, выкинуть из ее шкафа бутылки спиртного, прогнать страх, уродующий ей жизнь. Может быть, и к лучшему, что она уезжает. Ричард все думал о Сьюзен, боясь и в то же время надеясь, что она снова позвонит.

Вернулась Кайнене, расцеловала его в щеки, губы, подбородок.

– Весь день только и переживал о Харрисоне и своей книге?

– Нет, конечно, – ответил Ричард, хотя оба знали, что это неправда.

– Харрисон не пропадет. Наверняка собрал пожитки и уехал к себе в деревню.

– Скорее всего, – кивнул Ричард.

– И рукопись, должно быть, забрал с собой.

– Наверное. – Ричард вспомнил, как Кайнене уничтожила его первую настоящую рукопись, «Корзину рук», как привела его в сад, к кучке пепла под его любимым деревом, и как он ощутил не злость на нее, а надежду.

– В городе сегодня опять был митинг – тысяча человек, не меньше, и много машин, украшенных листьями, – рассказывала Кайнене. – Чем перекрывать дороги, лучше бы землю пахали. Я уже помогла деньгами, так зачем мне стоять на жаре? Чтобы потешить самолюбие Оджукву?

– Главное не Оджукву, а правое дело.

– Тоже мне правое дело – сплошное вымогательство! Знаешь, что таксисты теперь возят солдат задаром? И обижаются, если солдат предложит заплатить. Маду говорит – что ни день, в казармы приходят женщины из самых глухих деревушек, приносят ямс, фрукты. И это те, у кого ничего за душой нет!

– Это не вымогательство. Все ради правого дела.

– Да уж… – Кайнене покачала головой, но взгляд у нее был веселый. – Маду мне сказал сегодня, что у армии ничего нет, совсем ничегошеньки. Они-то думали, у Оджукву припрятано оружие, он ведь говорил: «Никакая сила в черной Африке не сможет нас сокрушить!» Маду и другие офицеры из тех, кто вернулся с Севера, пришли сказать ему, что солдаты на учениях бегают, прости Господи, с деревянными винтовками! И попросили у него, чтобы дал оружие. А он им в ответ – вы, мол, сговорились меня свергнуть. Похоже, Оджукву решил Нигерию разгромить голыми руками! – Кайнене с ухмылкой подняла кулак. – Но, что ни говори, он красавец-мужчина, одна борода чего стоит!

У Ричарда мелькнула мысль, а не отпустить ли ему бороду.

17

Облокотившись на перила, Оланна смотрела во двор с веранды дома Оденигбо в Аббе. У ворот Малышка на четвереньках возилась в песке, Угву присматривал за ней. Шелестели на ветру листья гуавы. Оланне казалась удивительной кора гуавы, вся рябая, в буроватых и темно-серых пестринах, как кожа деревенских ребятишек с болезнью нлача. В день их приезда из Нсукки многие местные ребятишки зашли сказать нно ну – милости просим; заходили и их родители, с теплыми словами, с расспросами. Их гостеприимство тронуло Оланну. Даже мать Оденигбо смягчилась, и Оланна не увела Малышку в сторону от бабушки, не признавшей ее при рождении, не уклонилась от объятий Матушки. Впрочем, все события того дня пролетели вихрем: хлопоты на кухне с Угву; отъезд в такой спешке, что она даже не помнила, выключила ли духовку; толпы людей на дороге, грохот снарядов, – и Оланна приняла объятия матери Оденигбо как должное, даже обняла ее в ответ. Теперь, когда отношения более-менее наладились, Матушка часто наведывалась к ним повидать внучку – заходила через деревянную калитку в глинобитной стене, разделявшей их дома. Бегала к ней в гости и Малышка, гонялась за козами во дворе. Возвращалась она с кусочками вяленой рыбы или копченого мяса сомнительной чистоты, но Оланна старалась не выказывать беспокойства, да и все свои обиды загоняла глубоко внутрь. В Матушкиной привязанности к внучке чего-то не хватало, но что поделаешь.

Угву что-то сказал Малышке, та залилась хохотом. Малышке здесь нравилось, здешняя жизнь была проще и размеренней. И плита, и тостер, и скороварка, и заморские пряности остались в Нсукке, поэтому проще стала и пища, и у Угву освободилось время для игр с Малышкой.

– Мама Ола! – позвала Малышка. – Иди сюда, погляди!

Оланна махнула:

– Малышка, пора купаться.