Половодье

— Скажите, вы коммунист? — спросил он Маню.

Прокурор неопределенно повел головой. Ему нужно было быть начеку и не спешить. Его судьба явно была в руках этого человека, он это понял, как только тот появился в дверях. И не только его личная судьба. Рука у приезжего железная, это бросается в глаза. «Если я отвечу «да», он сразу почувствует неправду, если скажу «нет», возможно, будет лучше, но он станет осторожничать, полагая, что у меня навязчивая идея правдоискательства», — пронеслось в мыслях прокурора. Это был для него кульминационный момент, и он нашел четкий ответ:

— Я готов вам помочь!

— Почему? — спросил Григореску, но тут же отвлекся от этого вопроса. — Ладно, это мы обсудим в другой раз, теперь не время. Лучше скажите мне вот что: вы совершенно уверены, что комиссар Месешан ликвидировал столяра для того, чтобы покрыть Карлика?

— Совершенно уверен.

— Можете доказать? — спросил Григореску, сверля его взглядом.

Ему понравилась уверенность прокурора, тут же стало ясно, что это человек дела. «Он будет нам полезен: без гонора и точен, как хорошо налаженная машина».

— Да. Это мне не трудно. Но я не могу действовать через голову главного прокурора.

— Главный прокурор подкуплен?

— Нет, но ему не по душе ваши методы, и из антипатии он может тянуть дело, совать палки в колеса.

— Плохо и то и другое. Главное сейчас — быстрота.

— Знаю, — ответил Маня. — Народ недоволен и легко может изменить направление атаки.

— Верно, — сказал Григореску. — Вот что, начинайте расследование. До завтрашнего утра вы являетесь главным прокурором.

Маня, казалось, не слышал этой последней фразы и не изменил выражения лица. «Это лишь начало», — подумал он. И перешел прямо к делу:

— Скорей всего, сейчас Месешан выбивает показания из жены убитого столяра. Я поеду туда и буду держать вас в курсе.

— Ладно, ступайте. И не беспокойтесь насчет главного прокурора.

Когда Григореску вернулся в зал, где обычно проходили заседания уездного комитета партии, там уже собрались представители других группировок и партий общего блока. Григореску пригласил их сесть вокруг стола и попросил уточнить ситуацию. Он услышал от них примерно то же, что и раньше, и осторожно сказал:

— Предлагаю проголосовать за решение, требующее немедленного наказания виновных.

Представители блока одобрили решение, которое Григореску продиктовал машинистке, и все подписали его.

— До свидания, господа, — сказал Григореску, — мы снова соберемся завтра после обеда, — и, когда в помещении остались одни коммунисты, заказал срочный телефонный разговор с Бухарестом.

— С товарищем М., — сказал он в трубку. — Говорить будет Григореску.

На другом конце провода кто-то что-то возразил, и тогда впервые Григореску повысил голос.

Все присутствующие вздрогнули. Это была новая черта в делегате, ранее столь сдержанном.

— Вызови его с любого заседания, хотя бы тебя за это уволили! Здесь самое важное. Жду у телефона.

«Здорово! — восхищенно подумал Дэнкуш. — Здорово! Я бы так не смог!..» Софронич замер от восторга, хотя и чувствовал еще едва уловимую неприязнь к прибывшему, но ее он никогда и нигде не выскажет до конца своей жизни. В этот миг он безошибочно понял, какое место его ждет в будущем. Он рожден писать доклады, а не принимать ответственные решения.

Товарищ М., очевидно, подошел к аппарату. Григореску спокойно сказал:

— Рад вас приветствовать! — В его голосе прозвучали теплые нотки.

Они познакомились еще в заключении и понимали друг друга с полуслова, улавливая недоговоренное. Десятки микрофонов не выявили бы, о чем идет речь, если они хотели скрыть от посторонних ушей нечто такое, для чего еще время не приспело.

У товарища М., как и у Григореску, были свои твердые убеждения. И оба были наделены острым чувством реальной действительности. Хорошо знали, что, когда и где возможно, а что — нет.

— Положение серьезное, — докладывал Григореску. — Рабочие готовы объявить политическую забастовку, если мы поддержим префекта, который не пользуется никаким авторитетом, даже в партиях блока. Участники блока подписали решение вместе с нами. Необходимо срочно отстранить префекта по телеграфу, очистить полицию от подкупленных элементов и ликвидировать банду спекулянтов. Мы передадим на распределительные пункты все, что у них конфискуем, потому что здесь дело пахнет голодом.

Товарищ М. сказал что-то, Григореску ответил:

— Выдвигайте, сделайте одного из них секретарем или министром, чтобы успокоить господина Татареску.

Последовала пауза, затем Григореску сказал:

— Хорошо, только по телеграфу, сегодня же ночью. Конечно, я принимаю, какие могут быть еще разговоры? Завтра утром сообщу вам, что предпринято. Политическая забастовка была бы несчастьем, и только таким образом можно ее избежать. Желаю удачи. Ничего, пока еще не устал. — Григореску положил трубку и минуты две-три молчал, глядя куда-то в пространство. Члены бюро тоже молчали, не решаясь задавать ему вопросы.

— Пришли представители комитета действия, или как они его там называют?

— Только что пришли, — ответил кто-то.

— Пусть войдут, — сказал Григореску и сел на стул.