Половодье. Книга вторая

Через сутки в Сосновку приехали Гурцев и Петруха. Куприян уже снова был начальником штаба у Гомонова, оставаясь одновременно и председателем облисполкома. Он доложил главному штабу о передвижении противника, а затем заговорил об исполкоме.

— Допущена ошибка, которую нужно поправить немедленно, — сказал он. — Ваш посыльный задел исполкомовцев за живое, и они ушли в армию. Нет ничего вреднее, чем ликвидация центрального органа Советской власти. Эту ошибку мы исправляем. Отдайте и вы приказ, что облисполком по-прежнему работает и что только ликвидируются некоторые его отделы. Нельзя горячиться, товарищ главнокомандующий.

— Да разве это я! — воскликнул Мефодьев и посмотрел на Антипова.

Тот улыбнулся. Кипятился ведь ты, товарищ Мефодьев. С тебя и разгорелся сыр-бор.

— Мы сделаем все, что нужно, — заверил Антипов. — Но зачем эти кочевья? Уж если переезжать, то объясните народу, в каких целях переезжают, чтобы не вызывать паники.

— Это тоже ошибка, и я надеюсь, что члены исполкома ее признают, — просто сказал Гурцев.

Петруха пошел ужинать к Мефодьеву. Когда они оказались вдвоем, Петруха остановил Ефима прямо посреди улицы и, тяжело положив руку на его плечо, предупредил:

— Ты меньше слушай Рязанова. У него своя думка, — и вздохнул. — Эх, грамотешку бы тебе дать! Сердце крутое, а понятия подчас не хватает.

Мефодьев раздумчиво почесал затылок. Ему нечего было ответить Петрухе. Он и сам чувствовал, что делает не то. Да уж переиначивать было поздно. Не любил главнокомандующий менять принятые решения. А потом казнил себя в душе за упрямство.

24

Ночь была на редкость темная. Никак не поймешь, что впереди. В такую темень можно запросто завалиться вместе с конем в яму или вымоину и сломать шею.

Разведчики ехали шагом. Кони размеренно постукивали копытами, устало опустив головы. Они много выходили за трое суток, в течение которых команда Романа кружила около занятых противником сел.

Устали и люди. Все это время они почти не спали. Некоторые с трудом держались в седлах. Затекли, свинцом налились ноги. Ремнями тяжелых карабинов оттянуло плечи. Прилечь бы, отдохнуть вот хоть у этого стога, да нельзя. Беда бродит рядом.

Эх вы, ночи, беспокойные сибирские, страшные ночи, когда тьма подступает к самому сердцу и порой трудно отличить отсвет далеких зарниц от холодного блеска казачьей шашки! Ночи, когда за легким шорохом может последовать выстрел. И поэтому хочется опередить врага: стрелять по черным кустам.

Но стрелять не полагается. На то и разведчики Романовы друзья, чтобы перехитрить белых, все вынести на своих натянутых, как струны, нервах в этих темных, страшных, еще более беспощадных для врага ночах.

Уже были собраны некоторые сведения о противнике. Отсюда, с севера, наступал целый корпус польских легионеров. Впрочем, он еще не наступал, а вышел, очевидно, на исходный рубеж. Части корпуса заняли несколько сел и чего-то ожидали. Чего — это нужно было узнать.

Усылая последнего вестового в Сосновку, Роман наказал ему передать в штаб, что сегодняшней ночью попытается взять «языка». За одним из сел весь день наблюдал в бинокль, спрятавшись в стоге, Аким Гаврин. Сейчас он ехал впереди, рядом с Романом, а за ними цепочкой растянулись по логу остальные.

— Пятый дом от края села, — шептал Аким, наклонясь к Роману.

— Собаки во дворе вроде нет, зато близко пост. Двое часовых охраняют возле околицы орудия. Надо брать офицера без шума.

— Ты уверен, что там живет офицер? — так же тихо спросил Роман.

— Ага. У него золото на фуражке и на воротнике. Фуражка с четырьмя углами, голубая.

— Конфедератка. Да, похоже, что офицер.

Раздвигая голые ветки берез, въехали в колок. Лошади прохрустели ледком и встали, всадники спешились. Село в каких-нибудь двухстах шагах, сразу же за бугром. В пугающей тишине явственно слышался лай собак. А вот неподалеку взметнулась песня.

Еще Польска не сгинела,
Пуки мы жиемы…

Кто-то взвизгнул, ухнул, забарабанил по доскам. Притих и снова загрохал, еще настойчивее. Наверное, в избу стучится. Допоздна загулялся. Скоро уж петухи запоют.

— Пся крев! — и снова:

Еще Польска не сгинела…

Роман подавил в себе волнение и сказал скучившимся разведчикам:

— Заляжете на бугре и, в случае чего, прикрывайте наш отход. Стрелять при крайней нужде, а пока ничем не выдавать себя. Поняли?

Бойцы молчаливо закачали головами, прислушиваясь к доносившимся из села звукам.

— Ребята, у кого есть шапка? Дайте, — попросил Аким.

Ему протянули папаху. Аким нахлобучил ее на голову и сунул кому-то свою фуражку. Затем снял с плеча и отдал карабин.

Фрол отвязал от седла ременные вожжи. Привычным движением перекинул через руку. Звякнули пряжки. Фрол достал из кармана кривой нож и обрезал их. Все это он проделал неторопливо и с таким видом, словно идет ловить коня, а не человека, может быть, до зубов вооруженного.