Половодье. Книга вторая

— Дай, я скажу! — крикнул высокий боец в заломленной к затылку папахе. — Дружка моего Евграфа Щербака под Галчихой убили. Да и не только его. Многие сложили головы, а за что? За то, чтоб мы самогонку тут ведрами хлестали? Нет! За Советскую власть, за народ отдали жизнь ребята! И правильно сказал товарищ, надо лупить Колчака до конца, чтоб его духу в Сибири не было! А нам тут ужастей наговорили. Мол, притеснять будут мужика. А я так думаю, что бедный бедного обижать не станет, а в Красной Армии богатеев нету. Все богатеи у Колчака да у Анненкова!

Боец выговорился и с достоинством отошел на свое место.

— Что ж молчишь, комиссар? — вызывающе крикнул Рязанову кто-то из толпы. — Ты нам по-иному дело обсказывал. Расейскими нас пугал. Ан вишь, что люди толкуют!

— Отвечай, товарищ комиссар! — раздался другой голос.

— Чего там толковать, долой его!

— До-лой!

Рязанову не дали говорить. Засвистели, заулюлюкали. Он растерялся, нахмурился и опустил голову. В сущности, чего ему ожидать от мужиков? Они сразу поверили своему. Горбаню, а Рязанов как был, так и остался для них чужим.

Все было сказано. Петруха лишь зачитал приказ о назначении Кости Воронова командиром Галчихинского полка.

Тут же выбрали в некоторых батальонах и ротах новых командиров, взамен пьянствовавших с Королевым. И полк выступил в ночь на Крутиху.

40

Мансуров видел, как люди бежали от смерти. Многие из них не были трусами. Почти каждый совершил то, что принято называть подвигом. Солдаты без страха шли в атаки, вступали в штыковой бой. Без страха убивали и умирали.

И вдруг все летело вверх тормашками. Люди теряли власть над собой. Они становились такими, какими их создала природа. Ведь страх всегда живет в человеке. Страх заставляет его кутаться зимой в шубу — можно простудиться и умереть. Страх не позволяет прыгнуть с колокольни, войти в горящий дом, лечь под поезд…

А отвага — умение подавить страх. Одним это удается, другим нет. Люди не скорпионы. Чаще всего люди бегут от смерти.

Разум подсказывал Мансурову, что смерть — не такая уж страшная штука. Умереть можно просто. Приставил пистолет к виску и нажал спуск. Но чувства протестовали. Они говорили: ты еще успеешь умереть, поживи, поручик. Умереть не поздно и завтра. Могильным червям есть кого жрать. И без тебя хватит им пищи.

Так было и на этот раз. Эскадрон Мансурова больше суток сдерживал натиск партизан под Крутихой. Вместе с другими частями дивизии Анненкова черные гусары дрались отчаянно. Казалось, что противник вот-вот выдохнется. Но, вместо этого, партизаны атаковали по всему фронту и смяли атаманцев.

Началось бегство. Мансуров попытался задержать черных гусар на окраине Крутихи. Он кричал, грозился перестрелять отступающих и даже выстрелил кому-то в лоб. Солдат упал у самых ног поручика. Но и это не подействовало. Страх гнал солдат неизвестно куда. Нечего было и думать как-то организовать это людское стадо.

И тогда Мансуров рванул повод из рук подлетевшего к нему коновода, вскочил на коня и поскакал к станции. Он спасался. Он не знал, для чего ему нужна была жизнь, но она была нужна, очень нужна. На путях стоял бронепоезд «Туркестан». К нему мчался Мансуров, чтобы поскорей уехать отсюда. Пусть будет потом полевой суд, пусть расстреляют, но все-таки это потом, а не сейчас.

Свистели пули. Снопами падали в снег черные гусары. Но бой был позади, на окраине.

Мансуров вынесся на привокзальную площадь, перемахнул высокий дощатый забор и, оказавшись на путях, воровато огляделся. Бронепоезд покидал станцию. Его стальная громада маячила уже за семафором, окутанная густым дымом. «Туркестан» уходил в сторону Степной.

Потрясая над головой кулаками, Мансуров выругался. И вдруг совсем рядом загрохотало. Мансуров оглянулся. К нему на большой скорости приближался паровоз с двумя вагонами. Этот поезд тоже спешил к Степной. Мансуров сразу узнал один из вагонов — черный с решетчатыми окнами.

Раздумывать было некогда. Он должен проявить решительность. От этого зависело сейчас, жить Мансурову или умереть. Поручик быстро освободил от стремян ноги и, как только черный вагон поравнялся с ним, пустил своего скакуна вдоль линии. Конь дробно зацокал копытами по гальке. Только бы не поскользнулся! Тогда — смерть!

Мансуров выбрал удобный момент и цепко ухватился за поручни вагона. Рывок — и его выбросило из седла в тамбур.

— С благополучным прыжком, брат поручик! — ухмыльнулся пожилой атаманец с погонами старшего унтер-офицера.

Ничего не ответив, Мансуров выглянул наружу. Конь несколько отстал, но все еще скакал рядом с поездом. Полоскалась на ветру грива, мелькали копыта.

«Прощай, друг!» — пронеслось в сознании.

— Мы подались было в другую сторону, к своим. И «Туркестан» за нами, — снова заговорил унтер. — Да там пути разобраны. Повернули обратно.

— Поручик Лентовский здесь? — спросил Мансуров.

— Брата поручика нету. Его вчера утром вызвали к атаману. В вагоне нас шестеро да палач. И еще сколько-то арестованных.

— Палач? — возбужденное лицо Мансурова вдруг потемнело и исказилось болью. Он распахнул дверь и твердой походкой двинулся по коридору.