Половодье. Книга вторая

В купе стоял полумрак. Окно было закрыто грязной занавеской, на которой виднелись следы крови. В углу, на засаленной подушке, покоилась узколобая голова незаконнорожденного дворянского сына. На короткой шее вздулись синие жилы. Руки сжаты в кулаки, словно дворянский сын приготовился бить кого-то.

Мансурова затошнило. В купе было мало свежего воздуха. Вероятно, весь свежий воздух дегенерат пропустил через себя. Он дышал, как бугай, раздувая вывернутые ноздри.

— Из него должен получиться вполне порядочный покойник, — сказал Мансуров и потянулся к пистолету.

Но не сонного. Нет, это была бы слишком легкая смерть. Пусть тоже помучается.

Поезд набирал скорость. Все веселее стучали колеса, все меньше верст до станции Степной. Мансурову вдруг вспомнился Пантелей Михеев. Где-то он теперь? Может, это Пантелей гонит Мансурова? Что ж, в этом есть логика… Мансуров хотел бы умереть в бою, но не мог. Он бежал от смерти. В глубине души он отмежевывался от прошлого. Но порвать с ним не мог. В прошлом был незаконнорожденный сын дворянина, с которым надо кончать.

Мансуров толкнул палача ногой. Тот открыл глаза, белые, ничего не выражающие, и весь напружинился. Он готов был растерзать поручика. Он привык убивать людей и боялся лишь одного, Лентовского.

Мансуров стрелял с наслаждением, какого он давно, а может быть, вообще никогда не испытывал. Пули дырявили голову, шею, грудь незаконнорожденного и снова голову. Нет, поручик Лентовский, люди — не скорпионы!

На выстрелы никто не пришел. Эти звуки здесь никого не волновали. Их словно не замечали. Тогда Мансуров открыл дверь купе и зычно крикнул в коридор:

— Сбросьте под откос эту падаль!

Два атаманца равнодушно подняли труп с полки и потащили в тамбур. Тут же они вернулись, вытирая обмазанные кровью руки о подол черных гимнастерок. Они были очень подходящими для такой работы, черные гимнастерки. На них не оставалось следов.

Перед Степной поезд обстреляли, но никого в вагоне не зацепило. Лишь вышибло стекла. Сразу стало холодно, как снаружи. Чтобы согреться, Мансуров зашагал по узкому коридору.

В полдень поезд прибыл на станцию. Кроме «Туркестана», здесь стоял на путях еще один бронепоезд, который вел бешеный огонь из орудий. Со стороны бора и Крутихи на станцию наступали партизаны.

Мансурову по всем правилам нужно было явиться к командиру группы войск и получить новое назначение. Но это значило, что его пошлют снова в бой и, может быть, снова придется бежать.

Он решил немного отдохнуть. Найти Поминова, пожить у него несколько дней, отоспаться, а потом будет виднее. Надо присмотреться ко всему, выяснить обстановку.

Мороз пощипывал уши, и Мансуров поднял воротник полушубка. Через раскрытые воротца вышел в улицу. Она была пустынной. Где же узнать о Поминове? Ага, вот из переулка выскочил офицер в кошеве. Мансуров поднял руку.

Офицер осадил белого от инея коня, закурил, поджидая Мансурова. Это был молодой прапорщик егерского полка. Он с радостью вызвался подбросить поручика к квартире Поминова. Прапорщик знаком с Владимиром, частенько встречаются за карточным столом, выпивают.

— Проклятые места! — возмущенно сказал прапорщик. — Холод лютый. Мы больше поморозили солдат, чем потеряли убитыми. А этим бандитам-партизанам хоть бы что! Они могут спать на снегу в сорокаградусный мороз.

— Верно, — согласился Мансуров. — Они тут у себя дома, а нас черт не носи куда не следует.

— Мы — люди подначальные. Где нужно, там и воюем.

— Омск сдали, Новониколаевск сдали… Таким манером мы подарим за месяц всю Сибирь, — вздохнул Мансуров, устраиваясь в кошевке.

— Союзники не допустят, чтобы нас разгромили, — возразил прапорщик. — Они пришлют свои войска. Наконец, нам поможет Япония.

— От них помощи, как от козла молока. Им нужны колонии, барыши.

— Я считаю, что лучше России попасть под иностранную пяту, чем под иго большевизма.

— И то, и другое, прапорщик, одинаково печально…

Владимир Поминов попросил хозяйку поставить самовар, сбегал за самогоном. Он заметил в Мансурове перемену к лучшему. Поручик не нес околесицу, как в прошлый раз. Рассуждал вполне здраво, хотя по-прежнему не совсем лестно отзывался о Колчаке.

— Колчака, а вместе с ним и нас, погубило отсутствие на местах сильной власти. Прежде чем объявлять поход на красную Москву, нужно было укрепить тыл. Иметь в каждой волости гарнизоны. И не зарываться на фронте. Не метаться от Перми до Уральска. А сразу же делать ставку на соединение с Деникиным. Впрочем, мы все недооценили большевистских сил. В то время, когда наша армия редеет, их армия быстро растет.

— Неужели наше наступление на Мефодьева провалилось? — беспокоился Владимир.

— К сожалению, этот факт неоспорим. Мы слишком поздно начали операцию или слишком рано Колчак уступил красным свою столицу. К партизанам подошла армия из России, и, на мой взгляд, нам пора сматывать удочки. Атаман Дутов покинул свои станицы, а у него целое казачье войско, — в раздумье ответил Мансуров.

— А как же теперь моя мама?

— Ты прежде подумай о себе. У твоей мамы больше шансов выжить.