Половодье. Книга вторая

— Перво-наперво заберем у богатых имущество и отдадим бедным. Конечно, больше тем, кто воевал. А то можно и подушный раздел устроить. Поделим бор на деляны, каждому своя. Отменим подати. Живи кто как может. И никакого касательства до себя не допустим.

— О чем это вы? — из темноты выдвинулся Петруха. — Ты лучше, Мирон, расскажи, о чем просил тебя.

Косые Мироновы глаза суетливо забегали по лицам бойцов. Потом Мирон ухмыльнулся:

— Петр Анисимович хочет, чтоб я про Херсон обсказал. Если будете слушать…

— Давай говори! — раздались голоса.

— Революцию мы делали следом за Питером. Собрались вот так, как сейчас, и порешили, что пора другую власть ставить. И вышли на улицы с красными флагами. Народ за нами двинулся, а жандармерия разбежалась. Ну, как положено, над городской управой свое знамя выставили и назначили меня председателем Совдепа. Трудно мне было. У тебя, значит, под началом и войска, и полиция.

— Ты, Мирон, что-то загнул, — прервал его Волошенко. — Откуда ж у Совдепа полиция?..

— Так было. Это же в первые дни, когда не знали, как назвать. Вот и была тогда красная полиция. А после, конечно, все переменилось.

— Правильно Мирон говорит, — отозвался Петруха, покручивая ус.

— Вот, Петр Анисимович, — Мирон обвел мужиков торжествующим взглядом, — днем мы устраивали митинги и реквизиции, а по ночам арестовывали белых.

Роман, прячась от едкого дыма, перешел на другую сторону костра и увидел впереди себя Нюрку. Она сидела рядом с пожилым бородатым мужиком и, склонив голову набок, внимательно слушала Мирона. Нюрка обернулась и тоже заметила Романа.

— А больше дрались за хлеб. Утром прихожу в Совдеп, а меня уже телеграммы ждут: «Товарищ Банкин, голодует Москва, товарищ Банкин, голодует Питер». И едешь выколачивать из мужиков пшеничку. Думаете легко было?

Нюрка вдруг поднялась, потеплее закуталась шалью и пошла.

Роман коротко посмотрел ей вслед и потупился.

Благополучно доставив Костю в лагерь, Нюрка вызвалась ухаживать за ним. Мефодьев удовлетворенно улыбнулся:

— Теперь у нас есть сестра милосердия, — и отослал ее к Якову за материей для перевязок и самогоном, на котором в отряде разводили йод.

Тогда Роман снова, через несколько месяцев, увидел Нюрку. Она показалась ему какой-то очень взрослой и степенной.

— Здравствуйте, Роман Макарович, — тихо проговорила она.

Роман сделал вид, что ничего не слышал, и молча прошел мимо. А сердце сжалось, позвало обратно. Ну, подойди к ней Роман, подойди, как подходил прежде! Прости ей, Роман!.. Нет, он не мог вернуться к прошлому. Никак не мог!

Сейчас он избегал встреч с Нюркой. И она не искала их. Целые дни проводила Нюрка у постели Кости. Спала тут же, в «лазарете», свернувшись калачиком на земляном полу. И сколько раз, слыша неподалеку сиплое дыхание Кости, она представляла себя рядом с Романом! Нет ни кустарей, ни войны. И это не дозорные перекликаются в ночной темени, а неуемный весенний ветер гудит в колке. Хочется Нюрке дотянуться до Романа, ласково погладить его теплые щеки и поцеловать. Да разбудить боязно. Пусть отдыхает, завтра чуть свет запряжет он коней в плуг и выедет на полосу.

И говорила себе Нюрка: так лучше, думай о Романе, украдкой смотри на него, а встреч не ищи. Давно прошла пора твоих радостей, и ее не вернешь и вообще ничего в жизни не переиначишь. Видно, суждено Нюрке, на роду написано такое счастье.

Роман недолго простоял у костра. Рассказ Мирона Банкина не заинтересовал его. Может, и правду говорил Мирон, да слова его были хвастливые. Дела свои, как барышник товар, оценивал. Вот Касатик, тот рассказал бы про все задушевно и просто.

Впрочем, Роман мало что понял в речи Мирона. Мысли Романовы были не здесь. Вспугнула их и унесла с собой Нюрка. А на сердце все беспокойней и мучительней.

Роман отправился спать. В балагане еще никого не было. Не снимая сапог, он прилег на соломе. Но, несмотря на усталость, сон не приходил. Роман слышал, как снаружи кто-то тренькал на балалайке. Стучали о котелки ложки, звенели удила. То разгорались, то затухали разговоры.

Долго еще не мог угомониться лагерь. Вот в балагане появился Касатик, что-то буркнул себе под нос и подвалился под бок Роману. Немного позднее пришел Яков. От него пахло дымком костра и подгоревшей кашей. Этот ворочался, шурша соломой, приглушенно кашлял в ладошку.

Они уснули, а Роман все лежал с открытыми глазами.

Уже за полночь, раздраженный бессонницей, пошел проведать коней. Жадно вдыхая сырой, пьяный воздух весны, спустился к колку.

Почуяв хозяина, Гнедко заржал. Прядая ушами, повернул голову Чалка. Роман подложил им сена. Пальцами расчесал у Гнедка гриву и прижался щекой к теплой шее коня. Кто знает, что придется вынести им двоим!

Умывшись студеной водой в колке, Роман почувствовал себя бодрее. Легко взбежал на пригорок и подставил лицо ветру. Обдало сладким запахом прели. Роман знал: это дышала земля. Казалось, приникни к ней — и ты ощутишь, как ровно колышется ее грудь.