Половодье. Книга вторая

— Это все друзья. В двух боях побывали со мной. Да… А жеребенка, по-моему, можно назвать Партизаном. Конь — друг человека и пусть зовется, как мы. Верно, ребята?

— Само собой!

— А то как же! Он и есть партизан, коли с нами будет.

Позднее всех подошел Касатик с дедом Гузырем. Матрос заулыбался, облапил Романа. Как старый приятель, запросто поздоровался с Яковом. И встал между братьями, широко расставив ноги.

— Извиняйте, братва, опоздал. Софрона Михайловича в бор водил за ракитником. Мордушки хочет плести, рыбу ловить, — сказал Касатик.

— Свежий карасишка — приятственная штука, якорь его.

— На наше трепало что бы ни попало — все мнет, — тронув пышные желтые от табака усы, заметил Бандура.

— Не скажи, любо-дорого! Рыбешка, значится, свой скус имеет и ежели в охотку, так и того получше, — понимающе произнес дед, подсаживаясь к Роману.

О многом переговорили в этот вечер. Празднично было на душе у Романа. Видно, ничто не связывает людей так быстро и крепко, как бои, где каждый виден, словно на ладони.

И еще подумал Роман о том, что эта дружба наполняет его какой-то особой силой. Она дает ему крылья и широту души, все, что так нужно людям! Да и само счастье виделось ему не таким, как прежде. Еще совсем недавно оно было для Романа в мирной крестьянской жизни. Сбиться на пару добрых коней, распахать залог у Воскресенской дороги, прирубить теплые сени — о большем ему и не мечталось. А теперь тесно стало Роману в межах этого счастья.

31

В штабе согласились с Яковом. Надо посылать подводы за селитрой. Но Качукское озеро — почти под самым Вспольском. Там, чего доброго, можно нарваться на карателей. Все окрестные села в руках Омской власти.

— Для охраны обоза пошлем взвод Романа Завгороднего, — предложил Мефодьев. — Накажем ему, чтоб объезжал села и шел с разведкой. Ребята во взводе бравые — и в случае чего не дадут себя в обиду.

Роман, получив задание, распорядился, чтобы люди готовились к выступлению, не брали с собой ничего лишнего: так решили в штабе. Касатик с пулеметом оставался в Сосновке, о чем искренне сожалел.

— Вот так со мною всю жизнь: раз повезет, а потом десять раз сплошная труба, — жаловался он.

Собирались выехать пораньше, да ездовые замешкались. Тронулись из села, когда уже высоко поднялось солнце. Весь взвод был на конях. Правда, у некоторых бойцов не нашлось седел, и они ехали охлябью, подстелив под себя зипуны и полушубки.

Их путь до Воскресенки лежал по торной дороге. Впереди рысили конные, а за ними двигались подводы, сзади колонну прикрывала группа бойцов, тоже верхом. Разведку Роман послал на полчаса раньше — Фрола и двоих пожилых мужиков из Воскресенки, которые хорошо знали местность до самого Качука.

Рядом с Романом рысили Бандура и Аким Гаврин. Когда миновали первые колки, начались пашни. Роман залюбовался посевами и перевел Гнедка на шаг. Вдоль большого лога, куда спустился проселок, тянулись голубоватые полосы пшеницы и зеленые — овса. Выпавший на днях ливень подправил посевы. Он пришелся в самое время: наступала пора налива.

Солнце вдруг скрылось за облако. Расплываясь, по земле пробежала тень. Подул легкий ветерок — и заходили волнами, заплескались о межи хлеба.

Выезжая из лога, Роман невольно посмотрел в сторону Покровского. Но ни знакомых изб, ни верб не было видно. Лишь по синей полоске Шаповаловского колка он определил, где у кромки бора находится село.

Вид степи радовал Романа. Особенно в эту летнюю пору. Степь была, как невеста: нарядная, вся в цветах. У самой дороги белели ромашки. Дремали желтые колокольчики. Посвечивали в высокой, густой траве голубые незабудки. А немного дальше, в лощине, где начинались солончаки, буйно цвел донник.

Раздувая ноздри, Роман вдыхал тонкие запахи меда и мяты. И думал о том, что он не смог бы жить без этого широкого, как море, простора. Без островков говорливых берез, разбросанных по степи. Без прибившихся к колкам пашен.

Защемило сердце. Не успеешь оглянуться, и подступит страда. Трудно придется матери и Любке. Отца разве что за кашевара возьмут на пашню, да и дом не оставишь без присмотра. Может, ревком жатку подошлет. Должен бы помочь Гаврила, знает он нужду Завгородних.

— Отпуска, поди, которым дадут на жатву, — думая о том же самом, заговорил Бандура. — У меня дела совсем аховые. Хуже некуда. Жинка на сносях, да двое малолеток.

— Тебе и без отпуска можно обойтись, — сказал Аким. — Дома живешь, найдешь час побывать на пашне, а вот нам как? Эх, поднажали бы расейские оттуда, да мы отсюда! За месяц порешили бы Колчака — и тогда делай, что хочешь. Должен бы Ленин подумать о нас. Сам-то он, кажись, из крестьян.

— Так, пожалуй, — согласился Роман. — Первым делом он землей наделил бедняков.

— И еще ты, Роман Макарович, вот что скажи, — продолжал Аким, дергая за повод коня, потянувшегося к пшенице. — Ежели Ленин про нас узнает, что мы, значит, восстали и держимся, может, он навестит нас?

— Через фронт-то? Ну и чудишь ты, парень, — ухмыльнулся Бандура.

Аким обиделся на бородача:

— Ты чудишь! Еропланы есть? Есть. Возьмет и напрямки прилетит. Верно, Роман Макарович?