Половодье. Книга вторая

Мефодьев плечом раздвинул толпу и схватил приказчика за руку:

— Не трожь, стерва!

— А тебе чего надо? — приказчик рванулся, стремясь высвободиться. — Он залез в карман… Пусти!

— Не трожь парнишку! — уже спокойнее сказал Мефодьев и поднял цыганенка. Тот всхлипывал, отплевываясь кровью. В глазах еще метался ужас.

— Граждане! Он воришку защищает! — крикнул приказчик.

— Сам ты воришка со своим хозяином! Народ грабите! — вдруг побагровел Мефодьев и рванул из кармана наган. — Именем революции приказываю сбавить наполовину цены!

— Именем революции!.. — донеслось от других палаток и прилавков, где по примеру командира распоряжались бойцы.

— Люди! Берите что кому по душе! Цены самые низкие! — покрыл все выкрики разливистый голос Мефодьева.

Народ, гогоча и повизгивая, хлынул к торговым рядам. Но понятливые купцы поспешно прятали товары под прилавки, свертывали торговлю.

— Нет, так не пойдет! Сами продавать будем! Становись, ребята, за прилавки! — закричал Мефодьев и через плечо бросил Косте Воронову: — С площади не выпускать никого!

— Продаю бесплатно! По три аршина на человека, — бойко отмеривал сатин Мирон. — А кто победнее, тому и по пять. Почтенный покупатель дороже денег! Подходи!

— Разбой! — гаркнул купец с золотой цепочкой на жилетке, но ему тут же заткнули глотку.

И пошла кутерьма. Под яростным напором толпы качнулись и рухнули палатки, затрещали ветхие прилавки. Кто-то выматерился, кого-то стоптали, кому-то съездили по зубам.

— Ребята, сапоги бери!

— Одежку!

— Хватай пряники!

Тем временем Костя Воронов реквизировал лошадей. У богатых забирал бесплатно. А тем, кто победнее, оставлял взамен выхудавших отрядных кляч. И за то пусть скажут спасибо!

Едва сняли оцепление, как площадь опустела. Лишь некоторые из обиженных просили свое обратно. Они стайкой ходили за командиром.

— Какое оно ваше! — брезгливо морщился Мефодьев. — Все народное, и берем для народа!

Семен Волошенко и Аким Гаврин поставили на прилавок ящик водки. Бойцы пили прямо из бутылок, закусывая селедкой и кренделями. Крякали, довольно качали головами.

— Вот жизнь! И умирать не хочется! — говорил Мирон Банкин, встряхивая снятую с купчихи беличью дошку.

— Это, Мирон, не твоя штука, — кричали ему. — Это с Семеновой крали снятая, ему и отдай.

— А мне не жалко! — Банкин весело бросил дошку на руки Волошенко.

Карусельному зазывале отдали бочонок сельдей. Сели в кошевки и на деревянных лошадок, и под заливистый звон колокольчиков рванулись и понеслись по кругу. Хоть раз отвести душу за долгие месяцы скитания по степи!

5

Савельич вызвался добросить Петруху и Романа до своей заимки. Сложили на подводу оружие, прикрыли сеном и, попрощавшись с Сазоном, тронулись в путь. Жалел Петруха, что вернется в лагерь без овса, да ничего не поделаешь. На подводах к логу не пробиться.

— Ночью ребята верхами привезут, — успокоил его Савельич. — Сазон в момент всех парней сорганизует.

— Хитрый дедка! — заметил Роман.

— Справедливый, — поправил его Савельич.

От заимки до лога оставалось примерно две версты.

Петруха и Роман, обвешавшись берданами и дробовиками, пошли по извилистому берегу шумливой речушки, поросшему осокой. У одинокой березки, где речка делает петлю, повстречали дозорных.

— Смотрите? — обратился к ним Петруха.

— Смотрим, товарищ комиссар.

— Ну и что высмотрели?

— Ничего особого.

— Следите за бором. Там каратели.

— Вон что! — протянул старший дозора — худощавый, курносый парень. — А мы больше на Воскресенскую степь взглядываем, ребят ждем.

Петруха и Роман по-своему поняли парня. В отряд, как ручейки в низину, стекались люди из деревень. А дозорные, наверное, из Воскресенки и поджидают односельчан, чтобы расспросить о доме.

Спускаясь с бугра в лагерь, Роман заметил, что в загоне не больше десятка лошадей. Где же остальные? Где Гнедко? Нет, Романов конь был на месте. Из-за копны соломы он поднял крупную с навостренными ушами голову и заржал навстречу хозяину. Но куда подевались другие лошади?

— Ничего не понимаю, — в удивлении остановился Роман.

— Я тоже, — Петруха поправил на плече оружие и заспешил, почти побежал к балаганам. Роман едва поспевал за ним.

— Явились? — недружелюбно встретил их Ливкин и вдруг напустился на Петруху: — Какой же ты большевик? Глаза на грабеж закрыл. Дескать, я в разведку ходил и без меня все обделали. Так, что ли?

Роман с недоумением смотрел на Ливкина. Он впервые слышал, чтобы Ливкин говорил с Горбанем таким тоном.

— Терентий Иванович! — опешил Петруха. — Да ты в своем ли уме. В чем подозреваешь? Большевик я есть, им и останусь. А насчет глаза, так я его не по пьянке потерял… Какой грабеж? Ну, говори!

И Ливкин рассказал все, что сам узнал о выступлении отряда на Воскресенку. Он не думал, что Мефодьев может скрыть свои намерения от комиссара. Оттого и погорячился. Пусть Петруха простит его.

Ливкин с Яковом вернулись из Сосновки недавно. С ними пришли новые бойцы — ребята отчаянные, больше фронтовики. Ливкин расхваливал им порядок в отряде, говорил о задачах революции и вот — на тебе! Позор-то какой! Не придумаешь ничего хуже.