Только выдвинулись на кромку бора, в центре села сухо хлопнули два выстрела. Партизаны встрепенулись. Роман зарылся головой в ладони. Вот он, Костин конец.
Роману представилось, как Костя лежит убитый на земле, широко разбросив руки, белые завитки волос алеют от крови. А лицо у Кости суровое, в потухшем взгляде неутоленная жажда мести.
Стараясь отогнать это видение, Роман тряхнул головой и стал пристально вглядываться в сереющий мрак. В селе запели петухи, предвещая рассвет; взвизгнула свинья. Да и впрямь, есть ли кто здесь из карателей? Может, отступили они, пристрелив Костю.
Прошло еще несколько долгих минут. Стали хорошо различимы постройки, жерди поскотины, огибающей огороды. От высокой конопли отделилась сгорбленная фигура, запетляла по огороду и упала.
Роман подозвал Акима Гаврина, наказал ему:
— Собери бомбы. Половина взвода пойдет со мной, а ты поведешь остальных через огороды в улицу. Долго здесь не задерживайтесь!
Часть бойцов вместе с Романом передвинулась влево, где лежал за пулеметом Касатик. Матрос пожал Романову руку. Мол, доброго тебе пути.
— Не подкачай, Касатик!
— Это мне, что ложку облизать.
Группа Романа перебежками продвигалась к поскотине. Передовые уже пролезли под жердями, когда торопливо стукнули выстрелы атаманцев. Роман размахнулся и с силой швырнул в огород бомбу. Она рванула, запела осколками. Кто-то вскрикнул, кто-то поднялся, перевернулся в воздухе и упал.
Роман вскочил на ноги и бросился в переулок. В это время застучал пулемет Касатика. Ему тотчас же ответили вражеские пулеметы. С ожесточением загрохали винтовочные залпы. Засвистели пули.
Выскочившие в улицу бойцы были обстреляны из пулемета. Пришлось отступить в переулок за угол дома. Роман взял у одного из партизан бомбу и перевалился через забор. Пробежав один двор, он так же попал во второй и в третий. Здесь бросилась на него собака. Он в упор уложил ее выстрелом из нагана.
Пулемет теперь был рядом на улице. Он захлебывался от напряжения, стреляя длинными очередями.
Роман распахнул калитку и, прижавшись к столбу, метнул бомбу. Коротко, с сухим треском гукнул взрыв. Путь к гати свободен. А справа и слева еще торопливее и упорнее была перестрелка. В этой невообразимой суматохе было трудно что-нибудь понять. Сумел ли Аким Гаврин выбить улан с огородов? Прорвались ли в село устьянцы и сосновцы?
Оставив позади себя гать, Роман подбежал к дому деда Савельича. И тут столкнулся с Мефодьевым. Главнокомандующий крикнул:
— В доме под железной крышей — штаб! — и вихрем улетел дальше.
Прижимаясь к заборам и стреляя на ходу по выскакивавшим из дворов атаманцам, Роман повел бойцов к штабу белых. Он приметил его сразу, дом, покрытый зеленой жестью.
— Роман Макарович, позволь бомбой! — крикнул Бандура, когда они заскочили во двор.
— Нельзя! Ставни-то закрыты!
Роман рванул дверь. Она оказалась запертой.
— Кто-то есть!
Дверь открыл Костя, весь в крови. В его руке был наган.
— Рома! По голосу узнал.
В оцепенении стоял Роман на крыльце. Он не мог поверить тому, что видел сейчас. Костя жив, вооружен и ждал партизан в штабе.
— Чего встал! Заходи!
В комнате горела лампа, освещая забрызганные кровью стены и пол. У порога лежали два трупа. Один из убитых, судя по погонам, был фельдфебелем, другой — капитаном. На сундуке сидел бледный подпоручик, тоже в крови.
Роман вопросительно взглянул на Костю. Тот криво усмехнулся:
— Господин подпоручик, их благородие совсем невредимый. Он об этих перемазался, когда затаскивал в избу. Капитан тоже мог здравствовать, да не захотел. Я их двоих держал для допроса. Все — чин чином. Потом стучится фельдфебель. Говорю капитану: «Отвечай, что пусть тебя не беспокоят». И показываю ему на дверь. Подойди, мол, поближе, разрешаю. А он — крючок долой и на улицу. Пришлось и его кончить, и фельдфебеля.
— Так это ты стрелял! Мы слышали.
Бой стихал. К штабу прискакали Мефодьев и командир взвода тиминцев. Оба возбужденные, красные от напряжения. При виде Кости у Мефодьева округлились глаза.
— А где мой Рыжка? — озабоченно спросил Костя у главнокомандующего.
Как только Роман и Касатик уехали, заспешил и Антон Бондарь. Отжав в кустах белье, он торопливо оделся и зашагал к дороге.
— А бредень-то, якорь тебя. Неуж оставлять? — с удивлением и тревогой сказал Гузырь. — Мокрый, он потяжелее бревна. Помог бы, любо-дорого.
— Оставь тут, — отмахнулся Антон.
— Значится, как же так? Да его же уволокут. Ребята-то озоруют.
Но Антону сейчас было не до бредня. Еще с утра собирался он на Широкое озеро. Там его ждал человек от Лентовского. Это было обусловлено заранее, еще на станции. В отряде Мансурова нашелся сосновский парень, который хорошо знал бор и наиболее подходящим местом встречи считал это озеро.
Антон искал предлог отлучиться в бор, не вызывая подозрений. И тут подвернулась компания рыбаков. Правда, Роман заподозрил его, пошел искать. Конечно, Романа бы ухлопали, но могла сорваться вся операция.