Любка так обрадовалась Романову поклону, что забыла спросить у Кости, как он живет там, не нужно ли чего прислать ему. Мужики из Покровского часто ездят в Сосновку. Однако можно и самой съездить. Только бы управиться с жатвой, а там Любка выкроит денек.
Она оглядела полосу, которая золотисто-красной лентой вытянулась вдоль лога. До межи еще далеко. За неделю и то, пожалуй, не управиться. Хоть бы погода постояла, да ветра не было. Обобьет ветер колосья.
Вот о такой, о своей пашне мечтала когда-то Любка. Батрачила, лелея надежду, что со временем будет кормиться со своего клочка земли. И теперь у нее словно прибавилось сил. Конечно, она уставала, как прежде, и, может быть, даже больше, но это была особая, приятная усталость. Любке казалось теперь, что она спит подолгу, и работает не так споро, как нужно.
По вечерам Варвара уезжала доить коров. Она запрягала кобылу и, трогаясь в путь, неизменно говорила:
— Бросайте вы! Хватит!
Любка разгибала затекшую спину и, улыбаясь, поправляла мокрые от пота волосы. Ей не хотелось уходить с поля. Солнце еще высоко, можно поставить не один суслон. И снова принималась за работу.
Ужина не варили. Ели сало, огурцы, простоквашу и падали на нары. А утром поднимались на заре с ломотой в костях, разбитые. Домна разводила костер, а Любка чистила картофель в суп.
Когда подъезжала Варвара, они уже были на полосе.
После разговора с Нюркой Любка не успокоилась. Она поняла лишь, что ничего нельзя изменить.
Арест Нюрки не обрадовал. Любка жалела ее. И даже подумывала иногда, как тяжело будет перенести все это Роману. Да, Нюрка знала и любила Романа раньше, чем Любка. И, наверное, он ее тоже любит. А на Любке женился Роман сгоряча. Нужно было жениться и женился. Что ж, не уходить же теперь из дому на смех людям.
И вот Костя привез поклон. Значит, не позабыл Роман, не выбросил из сердца жену. Хоть иногда, а вспоминает о ней. Видно, как следует просил Костю, что тот аж на пашню приехал.
— Мама! — радостная подбежала к Домне. Звездочками лучились глаза.
— Что, Люба? — отложив в сторону сноп, выпрямилась Домна.
Красная от волнения, Любка говорила прерывисто. Домна слушала невестку, и ее лицо теплело. Нет, не хотела бы она для Романа другой жены. Не вертихвостка, а покорная, работящая. И красивая. От такой жены грех ходить по бабам. И это хорошо, что одумался Роман. Пора за ум браться, о семье тревожиться. Баб много, а семья одна.
За обедом Любка то и дело вспоминала Романа, И как он ест и что любит. Зимой, когда в железной печке прогорали дрова, Роман ложил в золу картошку. Потом выкатывал ее кочергой и, сидя на корточках, чистил. Обмажется бывало сажей, смешной! А то еще любил поджаривать сало. Нанижет кусочками на лучину — и в огонь.
Варвара, снисходительно улыбаясь, поддакивала Любке. Но про себя жалела ее. Не бог знает какой труд передать поклон, а радости-то сколько! Так и светится Любка счастьем. Кобели-мужики, разве они поймут такое. Однако Яша другой. Он и за красавицей писаной не пойдет. Варвара знает это, и потому всегда спокойна. А без покоя на душе трудно жить.
Вечером Любка уговорила Варвару сходить на заимку соседа Кожуры, повидаться с Мариной. Они пробудут недолго, успеют выспаться до приезда Домны. На этот раз свекровь сама отправилась домой. Нужно было испечь хлеб и посмотреть на хозяйство. Макару Артемьевичу не было особой веры.
Прямо с полосы направились они к видневшейся за бугром избушке. Любка шла впереди, иногда останавливалась и потирала исколотые стерней ноги. Варвара недовольно ворчала:
— Ну чего нас понесло! Мало намучились за день?
— Ты не сердись, Варварушка. Мне сегодня так легко и хорошо! И Марину проведать захотелось. Ей мужик помогает жать, у Гаврилы отпросился, — отвечала Любка, ускоряя шаги.
Трофим и Марина только что пошабашили. Трофим принес на растопку беремя курая, кресалом добывал огонь. Трут, который он носил в фуражке, отсырел и никак не загорался.
— Что ж ты, язви тебя! — сердился сосед.
Марина села доить кобылу.
— Будем варить галушки на молоке, — сказала она гостям. — Вы, поди, не ужинали? Вместе поедим.
— Костя Воронов приезжал на заимку. Поклон от Ромы привез, — похвасталась Любка. — Обещался вскорости сам в Покровское.
Последнее она прибавила. Ничего подобного Костя не говорил. Но Любка этого очень хотела.
— И чего их держат в Сосновке? — проговорила Марина. — Воевать — не воюют, а как бы сгодились на жатве.
— Много ты понимаешь! — раздраженно буркнул Трофим. — Война — дело таковское: все нет беляков, а потом вдруг и нагрянут. Что ж, по-твоему, и собирать тогда армию? Известно, домой пойдет каждый. У каждого теперь работы по горло… Да ты загоришь, язви тебя?! — Он все чиркал кресалом, сбивая пальцы.
Наконец, костер запылал. В его свете стали видны черная стена колка, телега с лагуном на задке и пасущиеся кони. Когда кони поворачивали головы к костру, их глаза вспыхивали. Казалось, это горят игрушечные фонарики, с какими ездят по ярмаркам фокусники.