Половодье. Книга вторая

— Не знаю. Я давненько из Омска. Вскоре после тебя, — Рязанов умолчал об обыске в своей комнате. — Полагаю, Матрена Ивановна жива и здорова.

— Я почему-то всегда думал, что вы, Геннадий Евгеньевич, будете с нами. А кое-кто не верил. Помните, был у нас на именинах, в косоворотке? Это член Сибирского подпольного комитета большевиков, — почему-то шепотом произнес Алеша. — Он нас в комсомол записывал.

— Он не верил?

— Конечно, я прямо не говорил с ним, но он расспрашивал о вас, сказал, что вы, наверное, не наш, что у вас свой путь…

— Который и привел меня сюда, — закончил Рязанов, вскинув мохнатые взъерошенные брови.

Они рассмеялись. В душе у Рязанова поднималось теплое отцовское чувство. Да, у Рязанова мог быть такой сын. Но постоянные экспедиции, неустроенная жизнь и партийные дела уводили его от женщин. Годы прошли в подготовке и ожидании революции. И вот она совершилась. Каков же итог? Рязанова преследует власть, которую год назад он приветствовал. Рязанов ищет союза с людьми, которых еще недавно считал разбойниками. Женщины, которых он мог полюбить, давно замужем.

— Это хорошо, что мы встретились, — уже с грустью сказал Рязанов.

Взглянув на Романа, Гурцев пригласил жестом: подходи поближе. Роман качнул головой. Понял, мол, да посижу здесь. И сел, подобрав под себя ноги.

— Будем начинать, — Мефодьев фуражкой вытер потный лоб. Пробежал веселым взглядом по сосредоточенным лицам бойцов. Теперь не возьмешь нас голыми руками. Послушайте, что приезжий скажет, и намотайте себе на ус. Супротив такой силы Колчаку не полки посылать надо, а целые дивизии.

Антипов пошептался с Гурцевым и встал, уперся руками о край стола. Он ждал, когда люди притихнут, серьезный и невозмутимый. На задних пришикнули — и гомон улегся.

— Товарищи! В нашей родной Сибири запылал пожар революции! Земля горит под ногами у палачей трудового народа. Небо хмурится грозами! Пламя восстаний охватывает все новые села и подбирается к столице кровавого диктатора Колчака!..

Антипов говорил спокойно, лишь иногда повышая голос. Но его слова попадали в самое сердце, мурашками пробегали по спине. В них была большая правда, близкая этим людям.

Слушая Антипова, Роман вспомнил все, что произошло в Покровском на его глазах. Начиналось с налетов милиции на село. Были угрозы, аресты, облавы на кустарей. Потом нагрянули каратели, пороли, вешали, расстреливали мужиков. Люди ожесточились. Не страх, а ненависть овладела ими. Роман вспомнил, как он сам взялся за оружие. Его никто не мобилизовывал в отряд кустарей. Он пошел по доброй воле, он не мог поступить иначе. И так все, кто теперь сидит с ним рядом.

Когда Антипов кончил, заговорил Гурцев. Он рассказал, как воюет армия Гомонова. У нее были стычки и с белой гвардией, и с чехами. Приходилось туго. Но выстояли, вооружились. Новониколаевские рабочие собрали и привезли к Гомонову винтовки и патроны. Сейчас у большинства бойцов есть огнестрельное оружие. Но омская власть может бросить против повстанцев крупные силы, и тогда армиям нужно действовать согласно. Колчак не успокоится, пока в его тылу партизаны. Он пытался покончить с крестьянскими армиями. Это кончилось разгромом его войск. Но враг еще силен.

— Предлагаю координировать наши действия во время боевых операций. Связь между армиями должна быть постоянной и прочной. Мы пошлем своего человека в ваш штаб, вы — в наш. Но главное — восстановить Советскую власть. Командование и большевики нашей армии предлагают созвать съезд делегатов всех сел и партизан. На съезде изберем исполнительный комитет областного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, — сказал Гурцев. — Советская власть будет снабжать армию, проводить мобилизацию, руководить всем повстанческим движением. Только при ее помощи можно покончить с анархией, царящей на местах. Ведь сейчас кому как вздумается, тот так и делает. Верно я говорю?

Бойцы молчали. Гурцев взглянул на Романа: ну, поддержи!

Роман опустил глаза. Пусть другие высказываются. О Советской власти в Сибири он знает лишь по наслышке. Вроде и хорошей была, да мужиков тоже не шибко жаловала. Нет, пусть говорят другие.

— Чего ж это вы, будто в рот воды набрали? — с обидой проговорил Гурцев.

— Я скажу, — поднялся Ливкин.

Гурцев облегченно вздохнул. Но приметил, что мужики насторожились. Подались вперед.

— Жить без Советской власти мы не можем, — начал Ливкин. — Мы шли за нее в бой в Питере, за нее льется сейчас кровь на всех фронтах. Верно ты говоришь, товарищ Гурцев. Мы поддерживаем ваше предложение!

— Ты, Терентий Иванович, за себя высказывайся, — Мефодьев скривил губы. — Тут у каждого есть свой язык и каждый соображает, как быть.

Ливкин удивленно посмотрел на Мефодьева. К чему это он? Неужели заупрямится, пойдет против? Нет, Мефодьев сам столько боролся за Советы. Тут что-то другое. Опять будет горячиться.

На замечание Мефодьева откликнулись сразу. Из коридора послышалось:

— Правильно! Каждый сам себе хозяин!

— Агитатор не сдавал своего хлебушка Советской власти, потому и не знает, как мужику весело жилось. Он в чужой рубахе блох ищет!