Положите ее среди лилий

– Мне не следовало тебе говорить, но меня это тревожит, и мне хочется с кем-нибудь поделиться. Обещаешь, что не расскажешь никому?

– Да кому мне рассказывать? Значит, ты действительно никогда не видела Морин Кросби?

– Вот именно. Медсестра Флемминг не позволяет мне заходить в комнату больной. Моя работа – прогонять посетителей, а поскольку никто и не приходит, мне там совершенно нечего делать.

– В таком случае чем ты занимаешься там по ночам?

– Да ничем. Ночую в доме. Если зазвонит телефон, я должна ответить. Только он никогда не звонит.

– Но ты наверняка заглядывала в комнату больной, пока медсестры Флемминг не было поблизости?

– Не заглядывала, потому что дверь всегда заперта. Могу поспорить, что Морин даже нет в доме.

– Где же еще ей быть? – спросил я, подавшись вперед и не пытаясь скрывать свое волнение.

– Если то, что говорит Флемминг, правда, Морин может находиться в клинике.

– А что говорит медсестра Флемминг?

– Я же тебе уже рассказывала: ее лечат от наркотической зависимости.

– Но если она в клинике, к чему весь этот обман? Почему бы просто не сказать, что она там? К чему нанимать медсестер и обустраивать фальшивую комнату больной?

– Господи, да я сказала бы тебе, если бы знала! – Медсестра Герни опустошила бокал. – Вот только чертовски странно, что каждый раз, когда мы оказываемся вместе, мы только и говорим о Морин Кросби.

– Не только, – возразил я, поднимаясь и подходя к дивану и садясь рядом с девушкой. – А есть какая-то причина, по которой ты не можешь уйти от доктора Зальцера?

– У меня с ним подписан контракт еще на два года. Я не могу уволиться.

Я позволил себе пройтись пальцами по ее колену.

– Что за человек этот Зальцер? Я слышал, он шарлатан.

Она шлепнула меня по руке.

– Он в полном порядке. Может, он и шарлатан, но пациенты, с которыми он имеет дело, просто страдают от переедания. Он сажает их на голодную диету и берет за это деньги. Не обязательно быть профессионалом, чтобы этим заниматься.

Моя рука снова нечаянно вернулась на ее колено.

– Как думаешь, ты сумеешь побыть умной, ловкой девочкой и выведать, в клинике ли держат Морин? – спросил я, переходя к более сложным маневрам.

Она снова шлепнула меня по руке, на этот раз по-настоящему.

– Ну вот, опять начинается песня про Морин.

Я потер тыльную сторону ладони:

– Ну и больно ты бьешь.

Она хихикнула:

– Была бы у тебя такая же внешность, тоже научился бы больно бить.

Затем прозвенел дверной звонок, долгий, пронзительный.

– Не открывай, – попросил я. – Я готов говорить не только о Морин.

– Не глупи. – Она спустила с дивана длинные ноги. – Это бакалейщик.

– Что у него есть такого, чего нет у меня?

– Покажу тебе, когда вернусь. Не умирать же мне теперь с голоду, чтобы ты был доволен.

Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Я воспользовался возможностью освежить содержимое своего бокала, а потом улегся на диван. То, что она мне рассказала, было крайне любопытно. Неухоженный сад, китайцы, играющие в кости, шофер, строгающий деревяшку, дворецкий с сигаретой – все они подтверждали очевидный факт, что Морин в поместье «Крествейз» не живет. Тогда где же она? В клинике? Действительно ли ее лечат от наркотической зависимости? Медсестра Флемминг должна знать. Доктор Джонатан Зальцер тоже. Вероятно, знали Бенни Двон и Эвдора.

Возможно, знают и «Глинн энд Коппли», а если нет, то, вероятно, захотят узнать. Передо мной замаячил способ извлечь из этого дела финансовую выгоду. Мои мысли переключились на Брендона. Если за моей спиной будут стоять «Глинн энд Коппли», сомневаюсь, что Брендон осмелится что-либо предпринять. «Глинн энд Коппли» – самые лучшие, самые дорогостоящие, самые крутые адвокаты во всей Калифорнии. У компании есть филиалы в Сан-Франциско, Голливуде, Нью-Йорке и Лондоне. Они не из тех, кто пойдет на поводу у нечистого на руку копа вроде Брендона. Если они захотят, им хватит влияния, чтобы стереть его в порошок.

Я закрыл глаза и подумал о том, как было бы здорово избавиться от Брендона и для разнообразия назначить на его место в управлении хорошего, честного капитана полиции вроде Мифлина. Насколько мне было бы легче сотрудничать с полицией, а не выслушивать угрозы о расправе в темном переулке.

Затем меня кольнула мысль, что медсестра Герни задерживается дольше, чем нужно, чтобы забрать покупки, и я сел, нахмурившись. Я не слышал, чтобы она с кем-то говорила. Я вообще ничего не слышал. Я отставил свой стакан и поднялся. Пересек комнату, открыл дверь и выглянул в прихожую. Входная дверь была приоткрыта, но внутри никого не было. Я высунулся в коридор.

Дверь квартиры напротив тупо смотрела на меня, и я вернулся в прихожую. «Может, медсестра Герни в туалете?» – подумал я и вернулся в комнату. Я сидел и ждал, тревожась все сильнее и сильнее, наконец спустя пять минут я опустошил свой стакан и снова подошел к двери.