Положительный (СИ)

– Иди-ка переодеваться, – говорю это просто для того, чтобы что-то сказать. – Я пока что костер разведу.

– Жень, – облизывает свои бледные губы и смотрит из-под челки, – спасибо, что взял с собой.

На мгновение я теряю дар речи. С чего бы я, интересно, его не взял?

– Ты чего это? – дергаю его к себе и нарочито грубовато прихватываю за подбородок, заглядываю в глаза. – Заболел, что ли? Я вообще-то типа слежу за тобой в этом месяце и все такое.

Выворачивается и шмыгает к лестнице на второй этаж. Звереныш прям какой-то. Раньше ведь совсем другим был. Живым, веселым. И наши отношения не были такими... странными.

Трясу головой в попытке вытрясти глупые мысли и плетусь к сумкам.

***

Саня выходит из дома, когда я раскладываю над тлеющими в мангале углями шампуры с мясом. Костер горит ярко, сыплет искрами.

Мелкий останавливается поодаль, мнет в пальцах край рубахи. Она ему велика, наверняка отцовскую надел или мою. Но в принципе здесь, на даче, один хуй что носить, главное, чтоб не жалко было.

– Лови, – кидаю ему ключ от машины. – Достань из багажника бутылку.

Молча кивает и идет к гаражу. Хорошо, что я так и не сподобился заехать внутрь и машину оставил у ворот.

Слышу, как мелодично пикает сигнализация, как Саня открывает багажник, роется там. Бля, интересно, я убрал оттуда презервативы? Надеюсь, да, не хочется травмировать и без того расшатанную психику этого неженки.

Возвращается, протягивает вискарь мне и смотрит вопросительно.

Хлопаю брата по плечу и беру с лавки стакан. Конечно, на голодный желудок лучше не пить, но мясо уже почти готово, а просто так болтаться у костра скучно.

Плескаю себе на два пальца, делаю глоток. Горло обжигает, слегка морщусь, оставляю стакан и иду к мангалу, ворошу угли небольшой кривой палкой, вооружившись сложенной вчетверо ветошью переворачиваю шампуры. Наверное, уже готово.

***

– Ты чего не ешь? – расправившись со своей порцией, вдруг замечаю, что мелкий так и сидит, страдая над своей нетронутой тарелкой.

Пожимает плечами, смотрит настороженно.

Мысленно плюю на странности мелкого и наливаю себе еще виски. Определенно, не зря взял бутылку с собой. Делаю глоток и едва не давлюсь, потому что Саня тихо, но отчетливо просит:

– Дай мне тоже.

Это он о чем?

– Чего тебе дать? – интересуюсь.

Обхватывает пальцами стакан в моей руке, тянет к себе. Ебанулся, что ли?

– Детям пить нельзя, – шлепаю его по запястью.

– Я не ребенок. Жень...

Ладно, уговорил.

– Один глоток, – отпускаю стакан, позволяя ему.

Подносит к губам, делает глоток. Неплохой такой глоток, и тут же кашляет.

Так-то, деточка. Уже тянусь забрать стакан, но Саня отскакивает и в еще один, последний глоток допивает оставшийся в стакане виски.

– Идиот... – меня разбирает истеричный смех.

«Идиот» неуверенно улыбается и делает ко мне осторожный шаг.

Пожимаю плечами и стягиваю из его нетронутой тарелки кусок остывающего шашлыка. Ну а что, не пропадать же мясу.

А потом на плечо опускается тонкая прохладная ладонь. Поднимаю голову, чтобы поинтересоваться, что от меня нужно и... натыкаюсь на полураскрытые Санины губы.

И выходит то, что выходит. Мелкий целует меня как-то отчаянно-зло. Неловко, явно не совсем понимая, как это нужно делать.

– Мудак, – потеряно и зло выдыхаю, отталкивая брата. Поцелуй на губах горит клеймом.

Вот и отдохнули с младшим братом на даче, называется.

Тяжело поднимаюсь, забираю полупустую бутылку и медленно иду к дому, чтобы не смотреть в Санины влажные, слезящиеся от дыма костра глаза. По крайней мере, я хочу думать, что это от дыма.

Мелкий не окликает. Судя по звуку, вернее, по отсутствию каких-либо звуков, кроме треска догорающего костра, он так и стоит неподвижно, смотря мне вслед. Я чувствую его взгляд.

Ну и хер с ним, с придурком. Может, пары глотков виски оказалось для братца слишком много, вот его и понесло. Или поиздеваться хотел. Черт его, малолетнего идиота, знает.

Открываю дверь, переступаю порог и, уже захлопывая за собой створку, слышу то ли смешок, то ли всхлип. Хотя я не уверен.

А ведь как хорошо все начиналось.

***

Через час я уже основательно пьян. Закуриваю и запрокидываю голову, выдыхая в потолок дым.

Какого черта вообще только что произошло? И я не помню, чтобы слышал, как хлопала входная дверь. Неужто мелкий до сих пор ошивается на улице?

С трудом натягиваю кроссовки и, пошатываясь, бреду на улицу.

Спускаюсь по ступеням и матерюсь сквозь зубы: Саня, съежившись, сидит на лавке перед почти что угасшим костром. Сидит, обхватив себя за хрупкие плечи, опустив голову.

И мне почему-то становится стыдно. Словно это я в чем-то виноват.

Бля...

Подхожу к костру, сажусь на ту же самую лавку и чувствую, как мелкий весь сжимается, будто в ожидании удара. Вот идиот. Неужели думает, буду бить?

А может, стоило бы? Пара затрещин вышибли бы из него всю эту дурь.

Но вместо этого я только тихо спрашиваю:

– Ну и чё ты здесь сидишь?

Молчит. Только теребит нервно край рубашки.

О, боже. Ну за что мне все это дерьмо, а?

Молча беру его за предплечье, вздергиваю на ноги и тащу за собой к дому. Не упирается, я только чувствую, как он дрожит.

Да что с ним произошло, не могу понять?