Положительный (СИ)

Брата я нахожу в кухне. Стоит у стола со стаканом воды в одной руке и стаканчиком таблеток в другой. Знаете, бывают такие маленькие пластиковые стаканчики, в которых дают таблетки в больницах.

Нахер их дома-то вот так вот раскладывать?

– Что там у тебя? – спрашиваю, хотя прекрасно знаю, что.

Саня вздрагивает, поворачивается резко. В глазах – беспомощность.

Интересно, как он намеревался скрывать от меня эти свои приемы таблеток весь месяц. Одно слово – ребенок. Мать тоже хороша, могла бы и сразу мне сказать все, как есть. В конце концов, именно я сейчас отвечаю за младшего.

– Витамины, – и я вижу, как белеют его пальцы, стискивающие стакан с водой.

Мне стоит усилия не усмехнуться. Врать братишка как не умел, так и не научился.

– Ну, и для чего тебе их пить? – не понимаю, зачем нужно врать мне. Я ведь его чертов брат!

– Чтобы... – запинается, облизывает нервно губы, – чтобы поддерживать организм.

О, как.

– И давно их пьешь? – продолжаю загонять мелкого в угол. Мне хочется, чтобы он сам все рассказал. Так будет... легче?

Интересно, для кого. Не для Сани точно.

– Почти год, – больше он на меня не смотрит. Гипнотизирует взглядом пол.

– Сань, – сжимаю кулаки, – ты точно ничего не хочешь рассказать?

Мотает в ответ головой. Вот упрямый. Ладно, я сам все скажу.

– Я знаю, что ты болен, – говорю это тихо, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Чем? – мелкий почти шепчет. Его губы дрожат.

Господи, что ж так тяжело-то?!

Подхожу ближе, опускаю ладонь на худое плечо, и чувствую, как брат тут же напрягается, словно ждет от меня удара или насмешки.

– Я... – да бля, да как это сказать нормально? Это вообще можно как-нибудь сказать вслух?! – Я знаю, что у тебя ВИЧ.

Повисает пауза. И в тяжелой тишине я слышу, как капает из плохо закрытого крана вода.

– Сань... – начинаю было, но он отворачивается, опирается руками о стол, опускает голову, закрываясь челкой.

Только открываю рот, чтобы предпринять еще одну попытку продолжить разговор, мелкий глухо спрашивает:

– Теперь считаешь меня шлюхой?

Это он о чем? Глупо смотрю в его спину, соображая. А потом до меня вдруг доходит, что...

– Я знаю, что тебя... изнасиловали, – я слышу себя словно со стороны. Никогда не думал, что придется обсуждать подобное с братом.

Саня издает то ли нервный смешок, то ли всхлипывает. А потом тихо говорит:

– Какая разница.

– В смысле? – пораженно смотрю в его ссутуленную спину. – Большая разница. Ты же не... сам. Ты не виноват.

– Я все равно заражен, – пожимает плечами. – Виноват или не виноват – плевать.

Молчу, прекрасно понимая, что он прав. Но эти его спокойные, обреченные слова царапают то, что называют чувством справедливости. Заставляют сжать кулаки в глухой злобе. А Саня вдруг едва слышно начинает говорить. И история, которую он так спокойно и размеренно излагает, словно уже давно выучил наизусть, заставляет волосы на голове встать дыбом.

***

Он проиграл в споре и должен был сбежать из пансиона в город и сфотографироваться на фоне одного фонтана в парке. Днем возможности незаметно выйти не было, но в тот день вечером организовывалась дискотека. Ему оставалось только тихо свалить из зала, а дальше – дело техники. Естественно, к тому времени, а это была осень, когда Саня возвращался, на улице стемнело.

Марку затормозившей у обочины машины он не помнил. В салоне было несколько человек неславянской внешности, пьяные. Они предлагали подвезти, один из них вышел, показывал деньги. Наверное, приняли его за проститута. Он побежал, но споткнулся, расшиб колено. Мужчина, предлагавший деньги, схватил его и потащил внутрь. Саня кричал, но на трассе было почти пусто, тем более от проезжающих автомобилей происходящее закрывала машина.

После всего, его просто вышвырнули на обочине и уехали.

Нашли Саню только под утро – заметил мужчина, проезжавший на велосипеде. Он и вызывал "скорую".

Подробностей изнасилования младший мне так и не рассказал. И за это я, к своему стыду, был благодарен.

***

– Значит, их так и не нашли? – подрагивающими пальцами вытягиваю из пачки сигарету и прикуриваю.

– Как ты понимаешь, – Саня тяжело сглатывает, – это практически невозможно. Тем более я не помню ни их лиц, ни марки машины.

– Тебе было очень больно? – вырывается само собой, я тут же прикусываю язык, но уже поздно.

Младший некрасиво усмехается, склоняет голову набок и спрашивает:

– Как думаешь, если человека разложить на капоте и оттрахать его втроем без смазки – это очень больно?

Я не нахожусь, что ответить, и просто судорожно затягиваюсь.

– В полиции... – Саня замолкает на секунду, – следователь думал, что я занимался проституцией и просто нарвался не на тех клиентов. Они пришли в пансион, опрашивали моих одноклассников. Там теперь все знают, что произошло. И то, что я болен – тоже. Мне позволили доучиться только потому, что я должен был сдать экзамены. Теперь, наверное, я буду снова учиться в нашей школе около дома.

Твою мать... Значит, все его одноклассники были в курсе того, что с ним сотворили? Я не психолог, но...