Полшага до мечты

А интересно, о чем он думает там, в полном одиночестве, предоставленный самому себе, среди клубящихся туч — то черных, то синих, дымчатых или малиновых на закате? Или, может быть, над пронзительно синим морем, когда тень самолета скользит по облакам. Ведь там, наверно, начинается иная жизнь, в другом измерении, состояние за гранью возможного — необычное для человека, и мысли должны быть другие, чувства, ощущения…

Аня посмотрела в зеркальце на Матвея. Смеется. Улыбка поистине гагаринская. Фирменная она у них, что ли? Или это отражение того, что известно только этим необыкновенным людям, которые, оказавшись на земле, делают вид, будто они такие же как все…

— Подъезжаем, — сказал Матвей. — Вы захватили паспорт, как я просил?

Свернули в сторону, на более узкое шоссе, по краям сплошной лес, и вдруг впереди, над лесом, набирающий высоту военный самолет. Еще один. Гул моторов. Значит, аэродром где-то близко.

Дорога уперлась в железные ворота, рядом — КПП.

— Давайте паспорт, — сказал Матвей и вышел из машины.

Аня видела его голову и плечи в окошке КПП, потом он вышел, за ним солдаты — внутренний наряд комендатуры гарнизона, а может не солдаты — в званиях Аня не разбиралась, — просто военные, молодые, корректные, в камуфляжной форме, один посмотрел на Аню и Тёмку внимательно, заглянул в салон, попросил открыть багажник. Аня выбралась, пошла вдоль машины… Крепкие ребята: обычно мужчины таращатся на ее ноги, а эти и бровью не повели, Матвей в том числе. Даже обидно.

Ворота распахнулись и пропустили машину на территорию гарнизона. Все та же дорога, по краям по-прежнему лес, но вот сразу выросли дома — девятиэтажки, деревянные постройки, сельские домики, церковь; проехали детский сад, Дом офицеров, несколько магазинов…

— А это школа, — сообщил Матвей. — Сережа здесь учится.

— Мама, смотри, коза! — с восторгом закричал Тёмка, указывая в окно.

— Дожили, ребенок живой козы не видал, — засмеялась Аня.

— Я тебя с этой козой познакомлю, — обнадежил Матвей. — Коза знаменитая, одна на весь городок…Сворачивайте сюда, вон видите дом с частоколом, нам туда.

— Матвей, давай говорить друг другу «ты», я как-то уже устала от официоза.

— Конечно, Анечка, прости, я, наверное, неуклюже себя веду, — смутился Матвей, — к тому же перед папой нам надо выказывать убедительное дружелюбие друг к другу.

— Выказывать? От меня усилий не потребуется, — возразила Аня.

Молодой человек окончательно сконфузился, сообразив, что ляпнул что-то невпопад.

«До чего же милый, — подумала Аня. — Жаль, что не настоящий брат, мы бы с ним подружились».

Она остановила машину у садика с деревянной изгородью. За оградой места для стоянки не оказалось, поэтому пришлось въехать на обочину так, что автомобиль установился с креном на бок. Аня достала из багажника сумки с одеждой и подарками, которые успела накупить в Москве. Матвей подхватил сумки и пошел в дом по узкой бетонной дорожке, которая тянулась между ухоженными цветочными клумбами.

— Как красиво, — заметила Аня.

— Это папа увлекается, — пояснил Матвей. — Нашел себе занятие: копается в садике с утра до вечера.

— Дом ваш собственный?

— Нет, гарнизонный. Папа числится в очереди на квартиру. Будем надеяться, что дождемся.

В окне шевельнулась занавеска, и показалось чье-то лицо. У Ани екнуло сердце. Тёмка первый взбежал на крыльцо и по-хозяйски потянул на себя дверь. В коридоре, однако, остановился, увидев перед собой мужчину с палкой, застеснялся, свесил голову и бочком юркнул мимо хозяина в комнату.

Аня стояла напротив отца и смотрела на него неотрывно. Она помнила его очень смутно — память поддерживалась немногочисленными фотографиями — но теперь узнавала, открывала знакомые, живые черты. Он, видимо, был на протезе — несведущий человек не понял бы сразу, что у него нет одной ноги. Опирался на трость, одет был в летный свитер

из верблюжьей шерсти светло-коричневого цвета, удивительно походил на Матвея ростом и комплекцией, словно тот и вправду был его родным сыном. Аня знала: отец двумя годами старше матери, сейчас ему пятьдесят четыре, настолько и выглядел, но лицо его хранило какую-то укоренившуюся усталость, в глазах — застывшая навек тоска за слезой радости: он заметно волновался и смотрел на дочь с нерешительным ожиданием.

— Что же мы стоим в коридоре? — неловко заговорил Матвей. Он порядком растерялся и забыл элементарно представить их друг другу. — Аня, проходи в комнату.

В это время Семен Павлович протянул руку и погладил Анну по щеке.

— А ведь ты мало изменилась, — сказал он. — Я всегда знал, что ты станешь красавицей.

У Ани почему-то хлынули слезы из глаз, без всякой внутренней подготовки. Она осторожно обняла его — родное существо, одно из самых родных, какие бывают у человека. Не было необходимости привыкать к нему, она помнила его сердцем, своей иртеньевской сущностью, она была его дочерью — и этим все было сказано. Вот и ей выпало счастье выплакаться на отцовском плече, о таком Анне не доводилось даже мечтать.