Polska

Хотелось бы знать такое: почему тогда я так крепко спал? Ведь авиация в движении всегда была более скорой, чем изношенный паровоз, и она могла шутя, играючи, догнать эшелон с предателями и "расчихвостить" его! Но нет, во время технических остановок, что были необходимы локомотиву для заправки водой и чистки топки, привычного гула родных авиационных моторов, до предела нагруженных бомбовой благодатью, я не слышал. Если бы таковой появился в ночном небе, то при сне, какой бы глубины он не был, я бы всё едино проснулся. Сон при налёте авиации — фантастика, граничащая с… Как можно назвать мальчишку возрастом в неполные восемь лет, что спит нормальным сном во время налёта авиации!? "Нахалом"? "Смельчаком"? "Героем"? Или "ненормальным"? Так нас воспитали воздушные асы двух армий.

"…и была ночь, и было утро — день первый"… Нет, это не из Библии, о Библии тогда ничего не знал. Отец при всей своей религиозности никогда нас не заставлял учить молитвы, не насиловал ими. Христианские молитвы — это не коммунистическое учение. Я повторяюсь, но когда сегодня вижу, как глупым малолеткам повязывают на их детские шейки красные косыночки, а несмышлёныши салютуют и "клянутся" взрослым дядям выполнить всё и "быть верными" неизвестно чему. В такой "торжественный момент" очень хочется видеть дядь в лагере. Всех дядей, кои не соображающих куда-нибудь "зовут". Нас отец не растлевал верой, давал нам самим придти к ней, если мы путь к ней выберем. Если сможем понять, что имеет цену в жизни, а на что можно наплевать не мучаясь "угрызениями совести"..

…а за окном проплывал утренний лес, красивый сосновый лес на песке, бесконечный лес. И всё это освещалось восходящим солнцем, что светило в мой затылок стриженый "порогами". Я уже был на наблюдательном посту у любимого теплушечного люка-окна по правую сторону хода эшелона.

Поезд уходил от встающего солнца, продлевая на ничтожный миг прелесть августовского утра. Но очень скоро заметил, как восходящее солнце стало каким-то мутным. Знакомое! Враз распознал знакомую муть: что-то и где-то совсем близко горело! Но что и где — ещё не было видно. Поезд замедлил ход так, что можно было выйти из вагона и двигаться рядом с ним. Название такому движению я тогда знал: "тащился".

Скоро появилось и то, что давало гарь: на обочине колеи лежали точно такие, как наши, разбитые вагоны и в некоторых своих местах как-то лениво горели. Весёлого и могучего пламени, коим я наслаждался три дня назад при пожаре в монастыре, сейчас на валявшихся в стороне от колеи вагонах, не было. То, что давало вонь — совсем не впечатляло: муть была привычной и знакомой, но как бы и не совсем такой. Всё было похоже на подделку: вони много, а ничего серьёзного вроде бы и нет. К запаху от горящих вагонных досок примешивался запах вагонной краски-сурика. Горел и мазут в буксах, и "букет" ароматов был полный. Знакомый аромат, запах горящего мазута помню со времён, когда растапливали с его помощью плиту в келье. Помню и запах вагонных досок: иногда отец приносил "на растопку" ненужный никому лом вагонных досок. Всё, что горело в плите — уносилось трубой, а сейчас горели не три дощечки в плите, как раньше, а больше… много запахов было. Смесь дыма от горящего мазута в буксах и крашеных суриком вагонных досок давал особый аромат. Такой аромат присутствует только на железных дорогах, и спутать его с иным невозможно. Не хочу распространяться об ароматах, кои мы получаем от сожжения различных материалов, но должен сказать, что запах от сгоревшего монастыря — это одно, а запах от сваленных и горящих вагонов — это другое. Он не похож и на запах от горящих щепок между двух кирпичей, на которых стоит армейский котелок с нехитрым варевом — это третье. Самый любимый мой аромат — это запах тлеющего сухого коровьего помёта, кизяка. Но этот аромат в моей жизни был позже.

Ну, что ж, дым — так дым, мало ли их было тогда! До этого считал, что творцом всех больших и малых дымов может быть только авиация, моя любимая и дорогая авиация! И тогда подумал: "неужели ночью догнали!? Почему тогда не проснулся!? Я не мог не проснуться, гул авиационных моторов поднял бы меня и мёртвого! А почему ошиблись? Почему не разбомбили наш эшелон? Бомб на нас не хватило? Горевший на обочине железнодорожный транспорт — её крыльев дело? Но почему я проспал!? Теряю способности, теряю чувствительность, тупею, всё ни к чёрту!" Но ошибся:

— Партизаны… — кто-то из взрослых сказал тихо. Знали, знали проклятые вражеские прислужники о "народных мстителях"!

Эшелон продолжал медленно тащиться, и я опять стал плохо думать о машинисте: "ну почему он так медленно едет? надо быстрее проскочить страшное место, а он еле тащится!" — и никто тогда не объяснил, не было во мне тогда беса, не сидел он во мне, сестра ошибалась: