Польская линия

— Фантазии не хватает. Вроде, мыло ты дал, кормить обещал, а что еще? Небось, у самого ничего нет? У меня в Архангельске такая же хрень.

— У тебя-то хрень? — удивился Смирнов. — Я глянул, у тебя сотрудники в новой форме, и сапоги приличные. Спросить хотел — как умудрился заполучить? Или от интервентов осталось?

Мне стало смешно. Вспомнив, как ходил, выпрашивал для сотрудников шинели и гимнастерки, хмыкнул:

— Так это и не сотрудники вовсе, а бойцы РККА. А красноармейцев Красная армия снабжает, ко мне они только приписаны — вроде, в командировке. А для сотрудников что-то выбить — фиг вам, от Советской власти. Хожу, побираюсь. Что-то в горисполкоме выклянчу, что-то у армейцев. И смех, и грех

— Всё как у нас, а у нас — как везде, — махнул рукой Игорь Васильевич. — Авось, доживем, когда и нас начнут по высшей категории снабжать.

Смирнов вздохнул, а я не стал говорить, что самое тяжелое у ВЧК еще впереди. Вот, грянет нэп, финансирование на содержание чекистов урежут так, что сотрудники начнут выходить на большую дорогу, а сотрудницы — на панель, станет совсем невесело. Конечно, «наверху» спохватятся, начнут выправлять ситуацию, но сколько людей потеряем? Впрочем, как знать. Новая экономическая политика заявлена чуточку раньше, чем в той истории, все еще может пойти не так. Покамест, надо заниматься текущими обязанностями. Смирнову — отправлять людей за доктором, а мне отправляться в губернский военкомат, благо, что идти недалеко — только через дорогу перейти.

Вызвав на всякий случай пару красноармейцев, а еще Книгочеева с Исаковым (мне что, самому документы читать?) отправился знакомиться с военкомом.

Губернский военком Коромыслин — худощавый высокий мужчина, чем-то напоминавший самого товарища Дзержинского, только моложе, без бороды и усов, не стал меня гнать взашей, норадости от появления в собственном кабинете уполномоченного Особого отдела ВЧК не выразил.

Особенно ему не понравилось, когда я заговорил о том, что некоторые призывники могли получить «белые билеты» незаконно.

— Товарищ Аксенов, — попытался вразумить Коромыслин столичного гостя. — Все призывники проходили строжайшую комиссию, и если кого-то комиссовали, то только по очень уважительной причине. Доктор Митрофанов, и прочие врачи, участвовавшие в осмотрах призывников — уважаемые люди, отличные специалисты своего дела.

— А я с вами спорю? — улыбнулся я военкому, понимая, что ему, как председателю комиссии, неприятно слышать о «проколах» в работе. — Покажите мне список призывников, мои люди посмотрят, сделают выборку — кого комиссовали, по какой причине, сравнят их с личными делами, вот и все.

— Личных дел на призывников мы не заводили — времени нет бюрократию разводить. Моя задача — пополнение Красной армии в самые короткие сроки.

— А учет военнообязанных? Обучение? — спросил я.

Он что, не только личных дел, а хотя бы учетных карточек не заводит?

— Учитывать, дорогой товарищ, станем после войны, — улыбнулся военком. — Вот, разобьем белых гадов, да польских панов, тогда и учет наладим. И военным обучением некогда заниматься, да и некому. Самое главное — в армию человека отправить, а там уже пусть командиры решают. Да мы, на Смоленщине, в восемнадцатом году, только из добровольцев двадцать полков создали!

— Ничего себе, двадцать полков! — с уважением проговорил я.

— У нас в Красную армию сорок тысяч человек вступило. Правда, большая часть добровольцев была из беженцев, — не преминул уточнить Коромыслов. — Из Украины, из Белоруссии, из Прибалтийских республик. Но ведь, какая разница? Двадцать полков — это же сила! Люди главное, а не бумажки. А вы считаете, что нужно разводить бюрократию.

Я пропустил мимо ушей демагогический выпад и не стал говорить, что теперь не восемнадцатый год, а регулярная армия, в отличие, от добровольной, любит порядок и учет, спросил:

— А списков призывников у вас тоже нет?

— Ну, списки-то есть. Но списки призывников — это секретные документы. Я понимаю — вы уполномоченный, но я не знаю уровня ваших полномочий. Вы, в Москве, совсем обстановки не знаете. Обратитесь в особый отдел Западного фронта, пусть они дадут мне телеграмму, подтвердят, что вы имеете право смотреть эти списки.

Слегка пародируя Юрия Никулина, я хмыкнул:

— Телеграмму? В особый отдел фронта? Чтобы полномочия подтвердили?

— Именно, — заулыбался военком, ощущая себя победителем.

— А может, прямо Дзержинскому, или Троцкому?

— Ну, это для вас слишком высоко, достаточно фронта.

— Знаете что, дорогой товарищ, — раздумчиво изрек я. — Вы моих полномочий не знаете, но мне самому они хорошо известны. А одно из полномочий уполномоченного — право арестовать любого гражданина Российской Федерации, по подозрению в контрреволюции и саботаже.

Коромыслин поначалу что-то вякал, возмущался, даже пытался схватиться за револьвер, а потом выразилготовность открыть мне свой сейф, выложить на стол все самые секретные документы, но меня уже было не остановить.