Польская линия

— Телеграмма от Дзержинского. В Минске убит начальник отдела штаба товарищ Фуркевич. Срочно выезжаем, принимаем меры по установлению обстоятельств гибели и ждем самого Феликса.

— Вот ведь, твою мать, — выругался я, отметив, что Артузов впервые назвал Дзержинского просто по имени. Видимо, точно волнуется. — Теперь ещеубийцу искать.

— Искать никого не нужно. Это Тухачевский.

Ну, мать же твою! Нет бы, наоборот.

Глава 17. Все усложняется

Мы так резко «стартанули», что я, понятное дело, не только не успел прихватить в Минск грузовик, но и пересчитать свой личный состав. Может, кого-то забыли?

— Автомобиль в штабе фронта возьмем, или в особом отделе, — успокоил меня Артур. — С людьми не взыщи, некогда было проверять. Из моих помощников двое остались, своим ходом доберутся. А уж своих ты сам проверяй. Кто точно на месте — это Татьяна Михайловна.

Если Татьяна в поезде, уже неплохо. Пройдясь по вагонам, выяснил, что Книгочеев и Исаков на месте, радист — бездельник тоже, а вот из красноармейцев отсутствуют четверо.

— В увольнение парни отпущены, — сообщил слегка расстроенный командир взвода. — Кто ж его знал, что такая спешка?

— Я из Минска телеграмму дам в трансчека, помогут, и на поезд ребят посадят, — утешил я Ануфриева.

Комвзвода сразу же воспрянул духом. Вон, как печется о своих бойцах. Прямо-таки отец родной. Уважаю. По возвращении в Архангельск точно назначу его командовать ротой быстрого реагирования при губчека.

Вернувшись в штабной вагон, попытался выяснить у Артузова хоть какие-нибудь подробности, но он только пожал плечами:

— Телефонной связи с Минском нет, начал готовить телеграмму Уншлиху, прибегает посыльный из трансчека. Глаза вытаращены — мол, шифрованная телеграмма от товарища Дзержинского! Тебе показать?

— Шифрованную? — хмыкнул я. — Я тебе что, шифровальщик?

— Расшифровали уже, — усмехнулся Артур. — Зачем я с собой помощников вожу? Это ты все сам делаешь.

Вот ведь, штучка столичная! И здесь не преминул уколоть. А где я в Архангельске шифровальщика отыщу?

Артузов передал мне лист бумаги, где с одной стороны приклеена нарезка из бумажной лапши, испестренная цифирью, а с обратной, человеческим языком написано: «Смоленсктчк Артузову тире Аксенову тчк Убит начотдела штаба запфронта товарищ Фуркевич тчк Подозреваемый командующий фронтом Тухачевский тчк Приказываю срочно выехать в Минск и принять меры по установлению обстоятельств гибели тчк Срок исполнения двое суток тчк По истечению прибуду лично тчк Дзержинский тчк»

Обстоятельный шифровальщик, однако. Видимо, так учили.

— Ты обратил внимание, что приказ касается нас обоих?

— Обратил, — кивнуля. Прислушавшись к внутреннему голосу, кивнул еще раз. — Не просто обратил, а проникся.

Лестно, что меня ставят на один уровень с самим Артузовым, я вполне мог бы обойтись ролью подчиненного. Стоял бы себе в сторонке, пока Артузов получает плюхи.

— Скажи-ка лучше, товарищ главный контрразведчик страны, двое суток мы от какого момента отсчитывать станем? От даты отъезда из Смоленска, или с момента прибытия в Минск?

Вопрос непраздный. В моем времени поездка от Смоленска до Минска заняла от силы бы часов пять, сейчас нам потребуется все восемь. С учетом дозаправки и возможных ожиданий — десять-двенадцать.

— Будем считать, что с момента прибытия в Минск, — принял решение Артузов.

Двое суток гораздо лучше, чем полторы. Можно хотя бы версии набросать.

Самая очевидная версия, лежащая на поверхности — предательство командующего фронтом. За «отмазкой» смоленских призывников (а только ли смоленских? Россия большая!) от службы в армии, стоял сам Михаил Николаевич Тухачевский, использовавший подчиненного в качестве посредника. Узнав об аресте губвоенкома, комфронта отрубил все концы.

Увы, эта версия была отброшена. Тухачевский получил назначение на Западный фронт в конце апреля тысяча девятьсот двадцатого года, а «липы» начали творить в конце февраля — начале марта.

— Жаль, — искренне сказал я. — Хорошая версия была, а главное — убедительная.

Артузов кивнул. Версия и на самом деле была хороша. Поспешные расправывсегда вызывают лишние вопросы и делают подозрительными тех, кто эту расправу учинил. Эх, а я так рассчитывал уличить командующего фронта в шпионаже в пользу Польши, или Германии, сдать его в трибунал. Следы бы какие-нибудь при обыске нашли, это точно. Добыть весомые доказательства и тогда ни сам Троцкий, ни остальные покровители Тухачевского не спасут.

— С другой стороны, в том, что эта версия отпадает, есть и свой плюс, — изрек я.

— Какой? — скептически поинтересовался Артур.

Артузов, хотя и был большим дипломатом, и даже при мне никогда не высказывал недовольства комфронтом, но по некоторым признакам можно было догадаться, что товарища Тухачевского он не жалует.

— Мы не станем тратить на это лишнее время.

— А на что мы его потратим?