Польская линия

— А вам, товарищ Аксенов, как вы иногда любите говорить — хрен от Советской власти, — сурово сказал главный контрразведчик страны. — Слышал я, как вы меня хотели оставить без кофе.

Дочь кавторанга могла бы уже привыкнуть к нашим пикировкам, но порой даже она не могла понять — всерьез мы сцепились или так, в шутку. Но на сей раз Таня сидела, слушала нас и хихикала, а потом вдруг спросила:

— Артур Христианович, а почему товарищу Аксенову нравятся пожилые женщины?

— Татьяна Михайловна, об этом вам лучше спросить у него самого, — невозмутимо отозвался Артузов, слегка усмехаясь в усы, которые он начал недавно отпускать. Видимо, следует моему примеру и хочет выглядеть солиднее.

— И спрошу! — с каким-то вызовом сказала Татьяна.

Артузов, с сожалением посмотрел на пустую турку, поднялся.

— Татьяна Михайловна, ваш кофе великолепен, — церемонно сообщил главный контрразведчик и, ехидно посмотрев на меня, сообщил: — Медики говорят, что кофе начинает действовать через час, а пока оно не начало действовать, пойду досыпать.

И ушел, гад, оставив меня наедине с Татьяной. Я лихорадочно схватился за чашку, надеясь, что там осталось еще чуточку кофе, и это поможет мне скрыть смущение. Чего это вдруг на нее накатило?

Но вместо того, чтобы задавать неудобные вопросы, Татьяна резко поднялась с месте, и скрылась в своем купе. Я же, посидев еще немного, попытался читать, а потом решил последовать примеру Артузова — пойти вздремнуть. Кофе, разумеется, бодрит, но до Минска нужно действительно подремать. Или сделать вид, что спишь, а иначе выйдет Татьяна, и опять начнет задавать мне дурацкие вопросы.

В Минске нас ждали. Музыки и цветов не было, митинга тоже, но как только мы с Артуром вышли из вагона и прошли на перрон, к нам целеустремленно направилось двое мужчин. Первый — в офицерской шинели, второй — в кожаной куртке. Не ошибусь, если в шинели член РВС, а в кожанке — наш брат, чекист.

Здороваясь, Артур представил меня:

— Владимир Иванович Аксенов, уполномоченный ВЧК.

— Смилга Ивар Тенисович, — крепко пожал мне руку высокий мужчина в двубортной офицерской шинели, в пенсне, отчего-то напоминавший пожилого гимназиста.

— Рад знакомству, Ивар Тенисович, — отвечая на рукопожатие

— Вы первый, кто с первого раза правильно выговорил мое имя и отчество, — улыбнулся «гимназист».

Я бы и сам назвал его Иваном Денисовичем, если бы раньше не встречал латышских имен. Впрочем, у самого Смилги акцента не было. Никаких там «ф», вместо «п», медлительности, так любимой сказителями анекдотов.

Значит, это у нас Смилга, член Реввоенсовета Западногофронта

— Филипп Демьянович Медведь, — тряхнул мою руку товарищ в кожаной куртке. Посмотрев в глаза, доверительно добавил: — Много о вас наслышан.

Личный представитель Председателя ВЧК и на самом деле походилна медведя — крепкий, приземистый, только на плюшевого. Любопытно, чего он такого мог быть наслышан обо мне?

— Товарищи, а где сейчас Тухачевский? — поинтересовался Артур.

— Под домашним арестом, в гостинице, — сообщил Смилга. — Раньше он в фольварке бывшего предводителя дворянства обитал — там удобнее, и телефонная связь есть, но в связи с ситуацией, пусть пока живет в городе. От должности его временно отстранили, до полного разбирательства. Но уже телеграмма от товарища Троцкого пришла — мол, отчего задержка? Грозится, что скоро сам будет. Товарищ Апетер сейчас в гостинице, у командующего.

Смилга вздохнул. Глядя на него, завздыхал и Медведь.

Мы с Артуром переглянулись. Товарищи не знают, что сюда едет еще и Дзержинский. С Феликсом Эдмундовичем нам никакие Львы революции не страшны.

Пока шли по перрону, начальники изложили нам суть минувшегособытия. Убийство произошло ночью, когда начальники управлений и простые сотрудники ушли спать в купейные вагоны, а в штабе, кроме дежурного, никого не было. Услышали выстрелы, прибежали, обнаружили Михаила Николаевича, с револьвером в руке, стоявшего над трупом Фуркевича.

Причины убийства им неизвестны, потому что Тухачевский отказался отвечать на вопросы, сказав лишь, что стрелял в Фуркевича совершенно обдуманно.

— А где именно был убит Фуркевич? — спросил я.

— Таких подробностей я не знаю, да и какая разница? — пожал плечами Медведь. — Особый отдел фронта проводил допрос сотрудников штаба, можно спросить у них. На всякий случай, если хотите сами посмотреть — труп товарища Фуркевича отвезли в морг.

А Смилга добавил фразу, вызвавшую наше изумление:

— Возможно, после разбирательств, следует отвести тело начальника отдела в Москву. Или похоронить в Минске, с воинскими почестями. Все-таки, человек погиб на рабочем месте, почти что на боевом посту. И бывшим офицерам окажем уважение.

Мы с Артузовым невольно остановились, и переглянулись. О чем это они? Воинские почести для предателя?

— А Феликс Эдмундович вам ничего не сообщал? — осторожно спросил Артур.

— Была телеграмма, что расследовать ЧП прибудут Артузов и Аксенов, нам с Апетером приказано оказывать вам любое содействие, — насторожился Медведь. — А что он должен был нам сообщить?