Польская линия

Допрос командующего фронтом проходил на «нейтральной» территории — в расположении Минского губкома партии. Я сидел за столом, передо мной расположился Тухачевский, а за ним заседали товарищи Троцкий и Дзержинский. Рассадка, как понимаете, для меня не очень удачная. Мне-то нужно смотреть в глаза Михаила Николаевича, а я постоянно стану ловить взгляды руководителей партии и правительства, что, как вы понимаете, очень мешает работе. Слабое утешение, что Тухачевскому приходится еще хуже — нервы у парня крепкие, но если затылок «сверлят» две пары глаз, сомнительное удовольствие.

Мне отчего-то казалось, что вожди мирового пролетариата (без шуток, и без кавычек) товарищи Троцкий с Дзержинским, приехавшие в Минск расследовать ЧП фронтового масштаба, если не Всероссийского, захотят для начала побеседовать с Артузовым и мной, а уже потом допрашивать Тухачевского. Я бы, на их месте, так и сделал, чтобы вникнуть в ситуацию, но большое начальство потому и большое, что у него свои соображения.

Для нас с Артузовым желание Льва Давидовича и Феликса Эдмундовичапосидеть на допросе в качестве наблюдателей стало неожиданностью. Какой нормальный следователь хочет, чтобы на допросе присутствовали посторонние, особенно, если это начальство? Даже адвокат подозреваемого — меньшее зло.

— Кто допрашивать станет? — мрачно поинтересовался Артузов. Нерешительно предложил: — Может, вместе?

Увы, от этой идеи пришлось отказаться. Два дознатчикахороши, если требуется получить конкретную информацию, «расколоть» заведомого подозреваемого — и роли можно заранее распределить и свои действия обговорить. В крайнем случае — Татьяну с «сывороткой правды» пригласить. Мы с Артуром работали в паре, но здесь не тот случай. Станем мешать друг другу, запутаемся.

— Хочешь, ты будешь вести допрос? — улыбнулся Артузов, демонстрируя ни разу не пломбированные зубы.

— Сэр А́ртур, — хмыкнул я. — Я что, так похож на идиота?

Главный контрразведчик Советской России посмотрел на меня, и нехотя согласился:

— Не особо. — Потом просиял, словно эта мысль впервые пришла ему в голову. — Давай монетку кинем.

— Давай, — обреченно махнул я рукой, понимая, что спихнуть на Артура допрос не удастся.

Артузов пошарил по карманам и выложил на стол пятак.

— Талисман? — поинтересовался я, рассматривая монету. А пятачок-то тысяча девятьсот семнадцатого года. Ни разу такой в руках не держал. Подумал, что медные монеты семнадцатого года должны быть в цене, но усмехнулся собственной мысли — до ближайшего нумизматического аукциона ждать лет девяносто, а то и больше.

— Это у меня от последнего жалованья осталось, — усмехнулся Артур и пояснил. — Еще того, инженерского. И потратить некуда, и выбросить жалко.

Разумеется, выпала имперская птица, хотя я ставил на «решку». Наверное, Артузов специально подделал монетку, чтобы выигрывать.

Всю ночь мы с Артузовым готовились к допросу. Перебирали рапорта управленцев и сотрудников штаба, объяснительные и протоколы, составленные особистами, подчеркивали самые важные факты, выписывали нестыковки. Я же составил еще и биографическую справку на товарища Тухачевского — мало ли, может и пригодится. В свое время прочитал много книг и о польском походе, и о самом товарище Тухачевском. Правда, некоторые детали — например, личная жизнь будущего маршала, в памяти стерлись, но об этом можно и у Артура спросить, зато мелочи, вроде наград Михаила Николаевича, его увлечений, отчего-то вспоминались.

И вот, настал день «Т». Про рассадку я уже говорил, не упомянул только, что слева от меня, за приставным столиком с «Ундервудом», сиделадевушка-машинистка. Взять на допрос машинистку подсказал мудрый Артузов. Официально, чтобы и Троцкий и Дзержинский получили по экземпляру протокола допроса каждый, а реально… Ну, Артур же знает мой почерк.

Я начал стандартно. Время допроса, место, не позабыл упомянуть присутствующих здесь товарищей, за что заработал недоуменный взгляд товарища Троцкого — мол, к чему такая бюрократия? но сумел погасить его легким кивком — мол, положено так. Биографические подробности нас особо не интересовали, но пришлось печатать, что по социальному происхождению и положению Михаил Николаевич Тухачевский происходит из дворян, из польской шляхты (такую подробность я и не спрашивал, зачем она мне?), получил образование в Пензенской гимназии, Московском кадетском корпусе и Александровском военном училище.

Наконец, когда мы дошли до занимаемой должности и было установлено, что с Фуркевичем он познакомился только в апреле сего года, я спросил:

— Когда вам стало известно о предательстве вашего начальника отдела? И от кого это стало известно?

Тухачевский замешкался, обдумывая ответ, зато подал голос товарищ Троцкий:

— Почему мне не доложили о предательстве Фуркевича?