Третьи по счету выборы в Комитет Объединения польской эмиграции были признаны состоявшимися по числу участников, но количества голосов, необходимых для избрания в Комитет, не получил ни один из 73 кандидатов в его члены. Следующее голосование длилось четыре месяца и сопровождалось скандалами: большая часть членов гмины «Пуатье» отказалась признавать Корреспондентскую комиссию и выбрала новый ее состав, однако большинство эмигрантов вернуло власть прежней Комиссии. В результате 10 октября 1841 г. в Комитет были избраны А. Одынецкий и Ю. Б. Островский, вместе с избранными ранее Лелевелем и Зверковским они составляли неполный комплект членов: нужен был пятый член, но ближайшему кандидату Ворцеллю не хватило 18 голосов. К тому же Лелевель, Зверковский и Одынецкий отказались сотрудничать с Островским, а еще раньше А. Одынецкий, К. Ружицкий, Ю. Дверницкий и Ф. Рогиньский в воззвании к эмиграции просили не голосовать за них, так как они не хотят находиться рядом с «пасквилянтом». Речь шла о том, что газета Островского «Nowa Polska» не имела определенного направления, служила разным партиям, пропагандировала разные, подчас прямо противоположные взгляды. В 1841 г. Ворцелль и «младополяки» Новосельский, Штольцман и Гляйних издали в Брюсселе «портрет двуликого Януса» – брошюру «Юзефат Болеслав Островский и его убеждения», где сопоставили сделанные издателем газеты в разное время суждения об одних и тех же предметах. Недовольство деятельностью Островского разделяла значительная часть эмигрантов, и его избрание в Комитет едва не привело к расколу Объединения польской эмиграции, так как часть Корреспондентской комиссии его поддерживала и через своих агентов Бялковского и Дембского вела соответствующую агитацию в гминах101
.В результате этих конфликтов выборы в Комитет затянулись. Недовольный этим Лелевель вместе с Зверковским пытался добиться, чтобы Огул эмиграции допустил возможность избрания Комитета в трехчленном составе. Однако Одынецкий не поддержал это предложение, и раздосадованный Лелевель в письме брату 22 марта 1842 г. весьма язвительно и неприязненно отозвался о своих коллегах по Комитету. Он писал о приезде «впавшего в детство Зверковского и болезненной мумии Одынецкого». Первый, по его словам, только болтал и был озабочен едой, а второй молча сосал таблетки. «Я, – жаловался Лелевель брату, – за них думал и писал, был одновременно их коллегой, советчиком, гидом, председателем, докладчиком, референдарием, конторщиком, канцеляристом, экспедитором, копиистом, и счастье, что не нужно было быть еще и кассиром»102
.