Тема союза с русским народом обсуждалась в эмигрантской среде. Еще при появлении в 1839 г. накануне годовщины Ноябрьского восстания «Orzeł biały» украсил свой заголовок стилизованной надписью на русском и польском языках «За вашу и нашу свободу!». Уже в первых номерах он заявлял о верности поляков этому лозунгу и, исходя из «актуального положения двух великих ветвей славянского племени, а в будущем из тесной связи дела свободы в России с избавлением от рабства и освобождением Польши», делал вывод о «естественном средстве и необходимости соединения усилий и стремлений польских и русских патриотов». Газета обосновывала этот тезис: «Россия не может установить у себя свободу без содействия Польши и ее одновременного возрождения. Польша же, даже если бы благодаря самой себе восстала из упадка, в любом случае в результате принесет свободу России». Естественным продолжением этих заявлений стала речь Лелевеля, произнесенная через две недели на торжественном вечере 29 ноября, в которой он вспомнил о «мучениках свободы двух народов, бывших до сих пор противниками». Об этих героях он говорил и на праздновании Ноябрьской годовщины год спустя, назвав имена декабристов и Конарского как пример грядущего «согласия» поляков и русских в борьбе за свободу. С 1841 г. память декабристов стали отмечать ежегодно. Это была инициатива лондонской гмины Объединения польской эмиграции, ее поддержали Ворцелль, Штольцман, Гляйних и Антоний Рехович. Они стремились к принятию постановления о проведении постоянных торжеств, посвященных декабристам, наравне с проведением ежегодных торжественных собраний в память Ноябрьского восстания, а также в память Конарского и других «польских мучеников». Была установлена символика собраний: черную доску с именами пяти русских революционеров украшал плющ, знаком братства народов являлись два перекрещенных знамени – белое и национальных цветов Польши, призыв к братству сочетался на них с лозунгом «За нашу и вашу свободу!» на двух языках. Хотя эта инициатива не была «узаконена», но ежегодные торжественные собрания, посвященные памяти декабристов, проводились по 1845 г. включительно. Активная роль в этом принадлежала гмине «Пуатье», а затем лондонской гмине, прежде всего эмигрантскому окружению Ворцелля. В лондонском кругу в 1845 г. стараниями Оборского, Кремповецкого, Крыньского, Штольцмана и Юлиана Хелховского было подготовлено и опубликовано очередное воззвание к русским. О новом обращении к русским думал и Лелевель еще в 1844 г. Такое обращение собирались издать, основываясь на составленном в 1832 г. Лелевелем «Воззвании к русским». Переводчиком текста на русский язык был тогда Бакунин, внесший в него и свои идеи. Эти «добавления» получили одобрение Лелевеля, но воззвание осталось неизданным из-за недостатка средств. Текст этого воззвания был основан на доктрине об эмансипаторской миссии поляков и русских: первые должны были нести идеи прогресса славянским народам Европы, вторые – направлять свет «европейской цивилизации и Божественного закона» на Восток и эмансипировать народы Азии. Однако существовали и другие варианты определения роли России и ее будущего. В появившейся в 1837–1838 гг. двухтомной публикации Я. Чиньского «Живописная Россия. История и картины» социальные идеи Фурье рассматривались применительно к России и предполагалось, что она должна стать первопроходцем и примером для всех народов. Чиньский, часто упоминавший не только о декабристах, но и о таких персонажах российской истории, как Разин и Пугачев, утверждал: «Ни в одной стране мира открытие Фурье не могло бы найти более счастливого применения […]. Какая же это прекрасная задача для России […]. Какая же это слава для нее обеспечить себе собственное спокойствие и в огромной степени развить свои богатства, заменить свою кровавую и варварскую систему захватов системой мира и гармонии. В один прекрасный день этот новый порядок вещей воцарится во всем мире, и тогда хвала России, если это она станет его инициатором»106
.