Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века

Сначала 1840-х годов в европейских странах вновь стало набирать силу революционное движение. Приближение революционной волны ощущала и польская эмиграция, надеявшаяся, что европейская революция могла бы послужить делу Польши. Еще в 1840 г. Чарторыский в торжественной речи 29 ноября, в годовщину восстания 1830 г., говорил о возможности нового восстания поляков при «благоприятных обстоятельствах». Он разъяснял, что хотя ряд европейских государств понимают пользу, какую принесло бы «воскрешение Польши», но ни одно из них «не займется нашей судьбой и не будет также уважать народ, который, как бессильный нищий, умел лишь просить и ждать». Князь утверждал: чтобы Польша могла «действительно войти в расчет Европы», нужно, чтобы сами поляки «усилили свою национальную жизнь», подготовились к борьбе, доказали, что являются «серьезной и готовой силой»; «необходима уверенность в восстании, которое бы объединяло и выдвигало единые цели, а Польша, восстающая и борющаяся за свою независимость, должна стать не чем иным, как готовым к бою лагерем»; поэтому нужно собирать каждое зернышко, каждую ниточку и все соединить воедино, чтобы «создать силу Польши, настроить умы на внутренний порядок, а сердца на смелые действия, когда будут подготовлены и наступят благоприятное время и помощь от внешних союзов». В инструкции для Польши в 1844 г. князь писал о «принципе будущего восстания»: нужно «так его устроить, чтобы помещики выступили в нем как руководители крестьянского движения». Говоря о том, что «нужно привести в движение все силы народа и вовлечь в него всю массу населения», Чарторыский делал особый акцент на привлечении крестьян: «Там, где они являются свободными, – указывал он, – надо обеспечить их собственность, а там, где они еще находятся в неволе, дать свободу и собственность». Это, подчеркивал Чарторыский, – «не только долг совести, но даже дело простого расчета», так как «часть нашей собственности, добровольно отданная крестьянам, все обеспечит и вернет стабильную жизнь стране». В речи 29 ноября 1844 г. он говорил, имея в виду шляхту, о «людях с горячим сердцем, холодной головой, с нерушимым постоянством и неистощимой энергией», которые «чувствуют себя призванными руководить своими братьями в святом деле Родины»; эти люди организуют конспирацию, готовятся к восстанию, ведут работу во всех слоях общества, чтобы по знаку от «власти» «вся Польша восстала в один момент». Князь был уверен, что если «двор и хата» выступят плечом к плечу, большая часть Польши будет освобождена, Европа же, увидев собственную силу народа, поспешит с дипломатической, а, возможно, и военной поддержкой. Державы поймут, что «среди независимых народов […] поляки являются народом самовластным», тем более, что затем последуют либеральные реформы и расцвет экономики: Польша станет преимущественно «военной и сельскохозяйственной страной». Характерно, что в этой речи Чарторыский вновь напомнил о выкупе крестьянских повинностей, а на ноябрьском торжестве в 1845 г. уделил особое внимание крестьянскому вопросу, выступив за проведение постепенных аграрных реформ в Польше. Наделение крестьян землей в собственность, заявил он, это «главное и самое действенное средство, если мы хотим, чтобы в момент, решающий нашу судьбу, весь народ, то есть миллионы крестьян, зажглись одним и тем же всеобщим энтузиазмом». Чарторыский подчеркивал, что реформа собственности уничтожит опасность «социальных потрясений» и «кровавой домашней реакции», ее проведения требуют и любовь к родине, и христианская любовь, и справедливость, а также необходимость и «хорошо понятый собственный интерес». Он выразил надежду, что это поймет вся шляхта – «глава и украшение страны, которой Польша обязана сохранением своей национальности, обязана прошлым существованием и нынешней жизнеспособностью», и даже если она не успеет осуществить реформу, она должна будет пойти с народом, чтобы избежать гражданской войны, независимо от того, есть ли надежда на победу или ее нет. В речи князя говорилось и о «надежде свободы в согласии и братстве» с литвинами и русинами, о том, что нужно уважать их религию, обряды, обычаи, язык¹¹⁵.