«Вы были так хороши, так прекрасны вчера вечером, что, когда я лежал ночью в постели, долго не мог уснуть, мне казалось, что я все еще вижу вас перед собой. Никакие сумерки, никакая тьма вас не скроют, ведь вы настоящий ангел.
Как я укорял себя за то, что пригласил вас на парад, погода была такая плохая, и вы могли простудиться.
Я был так счастлив видеть, как вы танцуете этим вечером, и видел в ваших глазах отражение чувств вашего сердца… Моя сладостная любовь, волшебный поцелуй в ваши прекрасные губки…»
Так когда-то он писал Жозефине… Но теперь он любил Марию, и, стараясь доказать ей, что не забыл про свои обещания, он объяснял:
«Я заставил Пруссию оставить ту часть вашей страны, которую она узурпировала, со временем образуется остальное. Сейчас нельзя сделать всего, да и момент неподходящий. Нужно набраться терпения. Политика – это веревка, которая может лопнуть, если ее слишком сильно натянуть. В ожидании этого момента формируются ваши политики. Вон сколько их у вас! Вашей стране не занимать достойных патриотов. Да и опытных рук у вас хватает, я с этим согласен. Из всех пор ваших храбрецов проступают честь и отвага. Но этого мало. Нужно еще большее единодушие».
Не забывал он и об интересах Франции:
«Вы только подумайте, какие великие пространства разделяют нас! То, что я воздвигну сегодня, могут разрушить завтра. Мои первые заботы, конечно, о Франции, и я не могу проливать кровь французов за дело, чуждое их интересам, и вооружать свой народ всякий раз, как только вам понадобится его помощь».
* * *
Фредерик Массон констатирует:
«Отныне – это связь, если можно так назвать ее обыкновение каждый вечер являться во дворец, с пассивной покорностью принимать ласки, за которые она ждет награды; если она и отдалась или, вернее, позволила взять себя, то не за такие пустяки, как назначение временного правительства, создание эмбриона армии и присоединение нескольких рот легкой кавалерии к охране французского императора. Плата, которая одна только могла бы удовлетворить ее, оправдать в собственных глазах, – это восстановление Польши как нации и государства. Не умея притворяться, казаться любящей, когда сердце не испытывает ничего, не умея симулировать страсть, которой не знала ее целомудренная душа, она не имеет никаких данных, чтобы подчинить себе любовника и руководить им, и не способна же скрыть от него, каков единственный стимул, которому она повинуется. Каждый вечер она сводит разговор на то, чем постоянно занята ее мысль. Он утешает ее, обнадеживает, даже обещает, но все – в счет будущего… Будущего, мучительную пытку которого она предвидит».