Польские повести

— Это, наверное, потому, что он своих секретарей считал только исполнителями. И наверняка был неправ. Он был готов внимательно выслушать и посчитаться с мнением человека извне, не работавшего в аппарате. Но своих секретарей и инструкторов он так зажал, что они мягче пластилина стали, и он что хотел, то и лепил из них. Чья это вина — их ли, его ли — черт его знает! Не берусь судить, потому что Горчин — действительно сильная личность. Он всегда подавлял их своей уверенностью в себе, логикой мышления, фантазией и даже способностью метко, хотя частенько и резко сострить… Можно ли за это осуждать? Для человека на таком посту это скорее достоинство. Плохо только, что люди, работающие рядом с ним, не развиваются, наоборот, они теряются в его тени, лишаются уверенности в себе, в собственных силах, не верят, что способны принять самостоятельное решение или иметь собственное мнение по поводу всяких трудных вопросов, с которыми им изо дня в день приходится сталкиваться на местах… А люди, знаете ли, есть люди, любят покой, устоявшееся существование. Они смотрят, слушают, что-то в них там кипит, им хочется клеймить старое, изменять его, строить новое, но, когда доходит до дела, они предпочитают, чтобы это сделал за них кто-то другой. Тот, кому за это платят. Да, да, мне не раз доводилось выслушивать такие высказывания, так что, — он мягко улыбнулся, — от конкретных вопросов мы, как видите, перешли к отвлеченным рассуждениям на тему, каким должен быть идеальный партийный работник.

— Боюсь, нам будет трудно найти общий рецепт.

— Потому что его, пожалуй, и нет.

— Хуже — его не может быть! Так что пойдемте-ка лучше вниз и выпьем кофе.

— Ну, я думаю, не только кофе, а? Когда еще мы с вами снова встретимся.

— Это же, мой дорогой, только так говорится. Во всяком случае, это для нас всегда повод лишний раз чокнуться.

Юзаля встал, надел ботинки, пиджак, под конец, поколебавшись, повязал даже галстук большим, неуклюжим узлом. Погляделся в зеркало и махнул рукой, как бы говоря: «Ладно, и так хорош».

«Будь у Горчина побольше таких товарищей, как ты, браток, он бы тут в этом вашем Злочеве все вверх дном переворотил, да так, что мы в воеводском комитете даже не успели бы оглянуться. Видно, есть у него дар убеждать людей, по крайней мере, часть из них, если он из противника сделал своего человека, который твердо стоит за него, хотя местные злопыхатели спят и видят, как они вывозят этого секретаря на тачке. Может, ему просто не хватало терпения, умения занять выжидательную позицию — черты неприятной, но подчас необходимой, а может, но хватало желания подумать лишний раз и опыта не хватало, поди, он ведь приходит с возрастом. Пожалуй, Старик все-таки ошибся, поторопился, послав сюда такого паренька, как Горчин. Он же его сразу да на большой глубине в воду швырнул. Ну-ну, посмотрю я на него, когда я выложу ему все это на ближайшем заседании бюро. Пусть в будущем воздержится от таких экспериментов, слишком дорого это нам стоит. И людей жалко. Потому что потери несут обе стороны».

«Что меня сюда привело? — думал в это время Бжезинский. — Я легко мог отвертеться от этого визита. Чувство долга? Совесть? Поиски правды? Чьей правды? Горчинской или нашей? С кем я, собственно говоря? Кто тут союзник, а кто действительно помеха нашему делу? Неужели я так привязался к Горчину, что, несмотря на все, хочу играть с ним заодно и дальше, защищать его теперь, чтобы потом защищаться от него… Вздор. Все, только не сентиментальность. Просто, когда приходится выбирать методы действия, я выбираю вариант Горчина. Этот наиболее ясный и очевидный вариант. Конечно, он трудно завоевывает себе сторонников. Но ведь это наверняка не самый приятный вариант», — ему вдруг вспомнились его первые недоразумения с секретарем.

Оказалось, что выпить сегодня кофе будет не так-то просто. Спустившись вниз, они увидели в открытую дверь, что ресторан битком набит: здесь танцевали. Когда они попытались войти в зал, проход загородил рослый мужчина с мрачным взглядом и протянул им какие-то билеты.

— Вход стоит десятку, панове. — Он потряс билетами. — С вас два «коперника»[4].

— А столик свободный будет? — спросил инспектор.

— Это уж дело не мое. Я только продаю билеты.

— Его дело — собирать деньги, инспектор, — рассмеялся Юзаля. — Чего ему о клиентах беспокоиться… Ладно, авось подсядем к кому-нибудь, давай, друг, два билетика. Давно я не был на танцах, переживу этот расход.

О том, чтобы найти свободный столик, не могло быть и речи. Они беспомощно стояли в проходе, около буфета, и оглядывались вокруг в поисках свободного места.

— Не дай бог, донесут моей жене, — вздохнул Бжезинский, — а уж если придется подсесть к каким-нибудь девчушкам молоденьким, тогда я совсем пропал.

— Если они захотят таких стариков, как мы, — толкнул его в бок председатель.

Они стояли так некоторое время, не зная, что делать, как вдруг, к изумлению Юзали, перед ними вырос Валицкий, приветствуя их с подчеркнуто шутливой галантностью. Видно было, что он уже слегка навеселе, а эта встреча еще улучшила его настроение.