Польские повести

— Я не хотел об этом говорить, но раз вы знаете… Да, пожалуй, это уже секрет полишинеля.

«Шиш я, брат, знаю. Достаточно только упомянуть о чем-нибудь, повторить какую-нибудь мелкую сплетню, а уж вы найдете десятки подтверждений, потому что это освобождает вас от соблюдения лояльности, вашей глупой лояльности, такой, как вы ее понимаете… Здесь, однако, уже пахнет не сплетней, слишком уж много одинаковых мнений об этом… так что легко от этого не отмахнешься… Ты, Михал Горчин, впутался в глупую историю, и тебя придется судить. Да, и осудить сурово, по-партийному, хотя, может быть, ты с законом в самых лучших отношениях. Ты знал, что тебя здесь ждет, и должен был считаться с ответственностью. Так что мы теперь тебя оценим как полагается».

— Что для вас? — Вопрос официантки заставил его очнуться.

— Может быть, тоже такого вина, а? — обратился он к Бжезинскому. — И две чашки кофе.

— Это способная девушка, интеллигентная, — продолжал Бжезинский, которого не смутило молчание председателя. — У нее есть свое мнение, и она охотно занимается общественной работой, что опять-таки не так уж распространено в ее среде. И она, должно быть, действительно чему-то научилась в медицинской академии, люди ее хвалят. А при этом она чертовски красива… к несчастью для нашего секретаря. И зачем ему это было нужно? Ведь его жена тоже недурна собой.

— Вот именно. На кой черт ему это было нужно! Знаю я таких мужиков, которым одной бабы мало. И всегда это плохо для них кончалось, всегда осложняло им жизнь.

Вернулся Валицкий со своей партнершей. Все выпили, не чокаясь. Венцковская вдруг проявила инициативу.

— А помните, инспектор, как мы с вами польку отплясывали восьмого марта? — кокетливо спросила она Бжезинского. — Пойдемте потанцуем, такой красивый фокстрот играют.

После долгих споров и ссылок на старость, на седины, на то, что люди неизвестно что скажут, инспектор позволил ей вытащить себя на середину зала. Юзаля с Валицким хохотали до слез, наблюдая эту сцену.

— Я вижу, вы ретиво взялись за сбор материалов, — сказал Юзаля, наливая вино в рюмки.

— Есть, есть у вас чувство юмора, ей-богу, — рассмеялся Валицкий. — Вы даже не представляете, как я люблю вас за это. Я знал многих работников аппарата, но они были всегда такие надутые, что к ним не подступишься.

— Потому-то я и взлетел так высоко, — подхватил его тон Юзаля.

— Нелегко сохранять равновесие духа при такой должности.

— Должность тут ни при чем, милый мой. Мы все любим пользоваться стереотипами. Например, могильщик, прокурор, возница катафалка или лесник должны непременно быть мрачными людьми. А вот разносчик молока, конферансье, моряк или хозяин тира — это уж, конечно, весельчаки.

— Я когда-нибудь проверю, так ли это в действительности! — сказал серьезно Валицкий. — А знаете, что я узнал от Венцковской? Хотя мы решили не говорить о делах, но я просто не могу утерпеть. Горчин к ней приставал! Сразу после того, как сюда приехал. Но у него не вышло, и теперь он отыгрывается на ней, мстит. Образцом добродетели она, конечно, не выглядит, однако все возможно. Мог же он с этой Буковской, мог и с Марысей.

— Теперь они все будут хвастать, что спали с ним или что он их уговаривал, даже вынуждал с ним спать. Скорее всего потому, что тогда они сохранят свое доброе имя… Сведения эти, однако, начинают опасно повторяться. — Юзаля озабоченно вздохнул.

— Вы еще сомневаетесь?

— Я не спешу с выводами. Послезавтра Горчин выходит из больницы. Тогда мы сыграем в открытую.

— Я разговаривал с женой Горчина. — Валицкий выдержал изумленный взгляд Юзали. — Да, этого не было в наших планах, но я должен был проявить какую-то собственную инициативу.

— И какое же вы вынесли впечатление?

— Ужасное. Мне жаль эту женщину, хотя я сам в такого рода делах не ахти как благороден. Я только всегда предупреждаю своих девиц, чего они могут от меня ждать… Жена Горчина — это клубок нервов. Довел он ее, можно сказать, уничтожил раз и навсегда.

— Не понимаю, ведь она…

— Знает все. Он сам ей вчера все рассказал. И подал заявление о разводе. Я был у нее сразу после их разговора. Сказал, что я его старый знакомый и так далее, но она меня не дослушала, разрыдалась и убежала в кухню, потом немножко успокоилась и рассказала мне всю историю. Должно быть, у меня была изумленная физиономия, но теперь я думаю, что ей было все равно, я ли перед ней или кто-нибудь другой, ей надо было выплакаться. А я как раз подвернулся под руку. А вот и наши возвращаются, остальное расскажу завтра. Ох, товарищ Юзаля, мне все меньше и меньше нравится вся эта история, и я начинаю жалеть, что позволил Главному впутать меня в нее.

Бжезинский уселся с мрачным видом, отирая лицо платком и не откликаясь на восторженные комплименты Венцковской, восхвалявшей его как танцора. Они снова выпили по рюмочке. Оркестр ушел отдыхать, и в зале стало немного спокойнее. Все взгляды сосредоточились на вошедшей паре. Валицкий поднялся и поклонился молодой женщине, которую вел под руку седоватый высокий мужчина.

— У вас здесь масса знакомых, — буркнул Юзаля.