Польские повести

Я вынул из кармана кусок пирога, который Эмилька прихватила с кухни, и стал приманивать Ветку. Она охотно пошла за мной. Мы шли вдоль заросшей зеленью ограды. В том же самом месте, что и давеча, я перелез через сетку.

— Ветка! Тпрусь, тпрусь, тпрусеньки, — уговаривал я серну. Она поняла меня. Нашла калитку, которую Эмилька оставила открытой, и уже через секунду была рядом со мной. Я осторожно вел ее, спускаясь тропкой по крутому берегу к воде. Сумеет ли она пройти по узкому помосту? Она прошла. Самое трудное было позади. Миновав плотину, мы сошли с дороги и стали дожидаться Эмильку. Я было начал беспокоиться, когда она запыхавшаяся и оживленная примчалась с большим букетом цветов в руках и долго не могла вымолвить ни слова. Ох, и натерпелась же она страху!

— Ну, как дела? — спросил я, глядя на нее с уважением.

— Ни Богуся, ни Профессора дома нет. Одни тетки. Ты только не сердись, Стефек, но мне пришлось им кое-что рассказать… Ну, и они решили нарвать цветов для Сабинки. Как пошли в сад, я чуть не умерла от страха, хорошо еще, что не к беседке. Но зато какие цветы! Это они так старались, потому что Директора боятся.

Такой расторопности я от нее не ожидал.

— Пойдем по тропинке, через лес, — предложил я. — А по дороге зайдем посмотрим, как там наш Огурчик.

Хотя мы шли очень быстро, Эмилька успела сплести венок из цветов, которые мы несли, и надела Ветке на шею.

— Веточка, милая моя, хорошая, — нахваливала она серну.

А Ветка, к нашему удивлению, шла спокойно, не упираясь. Там, где тропинка была пошире, она просовывала голову между мной и Эмилькой, и тогда мы все трое шли рядышком, словно на ходу беседуя с Веткой. Это выглядело так еще и потому, что Ветка все время поворачивала морду то ко мне, то к Эмильке и внимательно глядела на нас своими добрыми, красивыми глазами.

Когда я подошел к нашей конюшне, мне показалось, что колышек, которым я подпер двери, воткнут теперь в землю как-то по-другому. А впрочем, трудно сказать, может, это пришло мне в голову позднее. Услыхав в хлеву мирное пофыркивание Райки и стук копыт Огурчика, я успокоился. Вошел в дом и на тот случай, если Ветка откажется идти, захватил одну из отцовских веревок — их у него за долгие годы ночных походов в лес накопилось множество. К счастью, Ветка оказалась послушной.

Над лесом взошла овальная, с выщербленным краем луна. Последнюю часть дороги нам пришлось идти через Село. К счастью, вокруг не было ни души. Зато здание школы светилось всеми окнами, и даже до нас долетал негромкий гул голосов. Нам показалось, что у дома стоит какая-то женщина и пытается заглянуть в окно.

— Мама? — обращаясь к самой себе, неуверенно пробормотала Эмилька.

Сначала мы отвели Ветку на кухню, где, положив локти на стол, дремал Ярек. Он не шевельнулся. Видно, сон подкрался к нему, когда он сидел, занимаясь любимым своим делом, которому научил его Ксендз. Его неподвижные руки все еще держали ножик в роговой оправе, а зажатый между коленями липовый чурбачок медленно сползал на пол; на поверхности дерева уже обозначились общие контуры резьбы — бородатое лицо, рука с раскрытой ладонью, на ладони — большой ключ, а чуть повыше груди, там, где сердце, Ярек прорубил леток для пчел.

Я невольно загляделся на чурбачок. Еще днем Ярек под большим секретом поведал мне, что его святой Петр будет красивее всех прочих святых, вышедших из-под рук хозяина и стоявших теперь в саду. …Это Эмилька потрясла меня за плечо, поторапливая: «Скорее».

Мы забрали из-под носа у Ярека миску с оставшимся молоком, напоили серну. Эмилька с черного хода поднялась вверх по лестнице, открыла выходившую на крыльцо дверь. Я тем временем подвел серну к крыльцу. Ветка легко и грациозно поднялась по лестнице — ведь у Директора она проделывала это не раз. Когда она была уже наверху, Эмилька открыла дверь Сабининой комнаты. Сабина спала. Эмилька подкрутила фитиль стоявшей возле кровати керосиновой лампы.

— Мама? — пробормотала Сабина.

— Это не мама! Это я! — нарочито громко отозвалась Эмилька.

— Ах, это ты? И давно ты здесь?

— Давно, — соврала Эмилька. — Даже надоело.

Она сделала мне знак рукой.

Я легонько подтолкнул Ветку к дверям, а сам остался в сенях. Серна легкой поступью смело вошла в комнату Сабины. На середине комнаты она остановилась, но, увидев Эмильку, сидевшую рядом с Сабиной, направилась к кровати.

А я остался стоять у открытой двери, и теперь Сабина смотрелась словно бы в раме. Она приподнялась. Глаза ее расширились в счастливом удивлении. Она отбросила покрывало. Молитвенно сложила руки. Беззвучно зашевелила губами, словно повторяя про себя молитву. Потом улыбнулась открытой, ясной, ликующей улыбкой. А когда первая минута восторга прошла, как ребенок, захлопала в ладоши, спрыгнула с кровати, опустилась возле серны на колени, обняла ее за шею и прижалась щекой к лоснящейся шерстке.

Потом заговорила таким тихим глубоким голосом, какого я никогда у нее не слышал, она словно бы не говорила, а пела.