Внезапно налетел ветер, взметнул вверх песок, черную угольную пыль повсюду — на улице, на пятачке, перед станцией, на путях. Торопливо удирали редкие прохожие, прятались, кто где мог. Стало почти темно. Ураган из песка и пыли с сердитым свистом ударялся о стены, об забор, шел, не разбирая дороги, — все вокруг дрожало, шумело, плясало в этом стремительном кружении. Минута для меня была самая подходящая. Наклонившись вперед под напором ветра, я побежал, открыл калитку, несколькими прыжками преодолел пространство от забора до поезда и быстро влез в полуоткрытые двери одной из красных коробок. По крыше застучали первые капли дождя. Вагон встретил меня темнотой, резким, неприятным запахом и равномерным всплеском шорохов, время от времени сменявшихся пронзительным писком. Я забился в узкий проход между громоздящимися до самого потолка рядами ящиков. Когда глаза мои привыкли к темноте, я увидел, что это были низенькие клетки с домашней птицей. Сквозь щели между планками гуси вытягивали в мою сторону шеи и клювы. Индюшки и куры стряхивали со своих крыльев опилки и костру, и весь этот сор сыпался на меня. Дождь стучал по крыше с утомительной монотонностью. Поезд много раз вздрагивал, словно бы собираясь тронуться, и опять останавливался. Наконец кто-то закрыл двери, и я услышал стук засова. Мне стало не по себе, я был заперт, словно в клетке. Но уже через мгновенье забыл об этом. Измученный не только этим днем, но и всем мучительно долгим ожиданием Отца, я все же чувствовал себя лучше, чем прежде, теперь меня поддерживала надежда, что он теперь ко мне ближе, что я его найду. С этими мыслями я и уснул, держа в руках надкушенное яблоко.
IX
В ГОРОДЕ. НОЧЬ У ЦЫГАН. ВСТРЕЧА С ОТЦОМ
Второй ли это раз или уже в третий поет на дереве под окном одичавший петух?
Ночь еще не прошла. Еще есть время.
Когда моему сыну будет десять лет. Десять лет, как мне тогда…
А может быть, у меня будет дочь. Через десять лет — она будет совсем большой девочкой. У нее будут зеленоватые, все время меняющие цвет Эмилькины глаза и светлые тугие косички…
Памятью своей я ищу сейчас Отца в далеком Городе, а тревогой, тяжкой тревогой мучительных часов этой бесконечной ночи, здесь, у открытого окна, я жду, жду прихода моего ребенка, который может уже сейчас в эту минуту переступает границу между небытием и бытием. Идет ко мне издалека, из непроглядной тьмы; я слышу его шажки. Это стучит мое сердце.
Когда моему ребенку будет десять лет, мы все втроем сядем у распахнутого окна, а может быть, на берегу реки или на лесной поляне, и я расскажу им о своем путешествии в Город.
Как я ехал, запертый в товарном вагоне вместе с курами, индюшками и гусями.
Как на одной из станций меня обнаружили и я бежал по путям и каким-то страшным туннелям, спасаясь от погони, как мне удалось спрятаться на кухне, при вокзале, а потом, когда ушла железнодорожная охрана, мне налили тарелку холодного супа.
Как я шел пригородными садами, а потом по мусорным свалкам, как помогал шоферу, когда его грузовик с плюшевыми медведями и всякими прочими игрушками заехал в канаву, как потом вместе с ним добрался до Города.
Это особая история, и сейчас мне не хочется припоминать ее во всех подробностях.
В Город мы приехали под вечер. Он показался мне бесконечно большим, черным и каким-то зловещим, словно пропасть. Шофер высадил меня возле какого-то угрюмого здания. Показал, в какую сторону я должен идти, чтобы попасть на улицу, название которой было написано рукой сторожа. Пока я туда добрался, наступили сумерки, путь был неблизкий. На улицах зажглись фонари. Я искал дом номер девять, обошел улицу несколько раз, но все напрасно. Был пятый номер, за ним тянулся пустырь и какие-то развалины, а потом дом под номером семнадцать, словно мне назло. Из расщелины, образованной двумя черными стенами, вышли оборванные парни. Они обступили меня со всех сторон и поинтересовались, откуда я и чего ищу, ощупали мои карманы с дружеской бесцеремонностью, которой я так боялся. Но выхода не было — пришлось рассказать им об Отце. И тут неожиданно они прониклись ко мне уважением. И повели меня куда-то, мы шли очень долго, пока не дошли до какого-то большого сада. Там, в глубине, стоял большой дом с зарешеченными окнами.