Польские трупы

— Ну здравствуйте, здравствуйте. — На плечо мэтра тяжело опустилась рука хозяина. — Что будем пить?

Он вспугнул взглядом сидевшего рядом с ним на барном стуле мужчину, который безмолвно встал и уступил место мэтру. Барные стулья неизменно вызывали у мэтра опасение, но он рискнул.

— Ой, не знаю, стоит ли мне еще пить, я уже немного выпил, может, кофе… — Мэтр заметил, что намечается серьезная выпивка, а это было ему не очень-то на руку.

— Кофе и текилу, два раза, — распорядился Манго.

Над баром висел телевизор. На экране двигался мусульманин. Среди больших розовых цветов. Звук был выключен. Они выпили.

* * *

— Давай сегодня надеремся, есть повод, — сказал Манго Гловацкий.

— А именно?

— А именно — Маженка возвращается.

Мэтр не был уверен, является ли та Маженка, о которой он в этот момент подумал, той Маженкой, которую имел в виду Гловацкий: Манго отличался исключительной любвеобильностью и за двадцать с лишним лет их знакомства был смертельно влюблен в такое количество Маженок, что мэтр перестал за ним успевать и запоминать их лица и имена. Было известно, что Манго вечно влюблен и вечно трагически. Объекты менялись незаметно.

— Маженка послезавтра возвращается из Лондона, завтра я буду наводить порядок в квартире, а сегодня еще можно напиться. Надеремся на радостях, Маженка возвращается!

— Уррра, — добродушно прошептал мэтр.

— А что у тебя? Еще раз текилу два раза. И себе тоже налей, сынок, — распорядился хозяин «Офиса».

Они выпили втроем с барменом. Движение временно прекратилось. Толпа еще не разошлась, но понемногу замирала. У молодежи кончались деньги на «Ред Булл» и пиво. Те, что постарше, начинали задремывать. Девицы нигде не было видно. Или вся эта история мэтру привиделась, или девица была записной вруньей, да к тому же еще и обдолбанной.

— А что у тебя? — вспомнил свой вопрос Манго Гловацкий.

Они выпили.

Какой-то сотрудник коммерческого канала TVN подсел к ним и рассказал, что нового на TVN.

— Может, возьмешь его к себе на работу? — Манго указал на мэтра, и они с мэтром оба рассмеялись.

* * *

Все дымилось и парило. Наверно, уже за полночь, уже четверг. В бар вошел варшавянин и, избегая встречаться взглядом с барменом, подсел к каким-то девушкам.

«Ну что у меня? — подумал мэтр. — Да ничего хорошего. Эта женщина сбежала. Собака сбежала. Какая-то странная девчонка понарассказывала страшных историй, а потом тоже сбежала. Плохо».

Он встал и направился к туалету.

— Сколько воспоминаний! — вздохнул он, глядя на мрачный интерьер.

* * *

Кто-то схватил его сзади за руки. Кто-то другой, с лицом таким же, как все лица, роста такого же, как любой рост, с особыми приметами, как все особые приметы, ударил в живот.

— Запомни это, мэтр, — сказал тот, кто держал сзади.

Еще один удар в живот, мэтр упал.

Ушли.

А для убийства многого не надо: должен быть я, должна быть жертва и должно быть спокойно.

* * *

Погодя мэтр поднялся. Было больно. Он вошел в кабинку, задвинул щеколду.

И несколько долгих минут просидел, запершись. Кто-то рвался в кабинку. Кто-то громко пел. Краны шумели, хлопали двери. Он медленно вышел из кабинки и встал напротив зеркала. Трудно было ожидать благоприятного впечатления.

* * *

— Что же это творится? — спросил он у своей физиономии, заросшей сизой щетиной.

— Что же это творится? — спросил он еще раз. — Раньше такое было просто немыслимо!

* * *

Когда он вернулся в зал, посетителей было уже меньше. Пришла пора, когда песни становятся более сентиментальными. Манго сидел не у стойки, а за столиком, собака сбежала, женщина сбежала, девчонка исчезла, кто-то его избил, может, он здесь еще, тот, кто бил, их было двое, кто именно, за столиком с Манго Гловацким сидит несколько, который из них? Хо-хо, где же тебя носит, тут про тебя спрашивали, кто? да откуда ж я знаю, сука какая-то, что будете пить? если вы не с TVN, с удовольствием выпью, но что? это вы сами думайте, а сколько? думайте сами, сто? ну-ну, продолжайте думать, сто пятьдесят? ну, думайте, двести? ну, ради бога, сколько закажете, столько и хорошо, Маженка возвращается…

Перед мэтром очутился стакан водки типа сливовки.

— Он предпочитает такие говенные цветные настойки, — объяснил бармен тому, кто угощал.

— Что, значит, у меня… — Мэтр начал отвечать на вопрос хозяина, заданный какое-то время назад. — Женщина эта сбежала, собака сбежала, кто-то был в моем домике, спал на моей кровати, ел из моей миски, девица сбежала, а может, ее вообще не было, мне прилично врезали два раза по брюху в туалете, в твоем баре…

— В моем баре? — Хозяин, возмущенный, встал.

— В твоем баре, но не знаю кто и не знаю, правда ли. Но брюхо болит. Чертовски болит.

Манго Гловацкий сел.

— Выпьем, — предложил он.

Выпили.

* * *

Разговаривали об истории со списком агентов коммунистических времен, рассекреченном честным и благородным человеком, выдающимся журналистом и прозаиком, несравненным стилистом по имени Бронислав Вильдштейн.

— А как его на самом деле зовут? Вильдштейна этого? Как его настоящая фамилия? — спросил Манго.