Польские земли под властью Петербурга

В отличие от богачей, живших в центре, все возраставшее число русских рабочих и мелких служащих обитало на правом берегу Вислы: предместье Прага считалось не только воровским районом, но и средоточием русских низов. В этом отдаленном, запущенном районе возникла довольно активная русская жизнь, имевшая в церкви Святой Марии Магдалины свой духовный центр, а в Народном театре – культурный. Несмотря на общую этническую принадлежность, дистанция, отделявшая русское население предместья от имперской элиты, жившей на другой стороне реки, была огромной, хотя некоторые политические деятели во времена парламентаризма и пытались наладить отношения между русскими обитателями двух берегов Вислы поверх сословных границ620.

В двойной изоляции пребывали контингенты царской армии, дислоцированные в Варшаве. Регламент их повседневной жизни – по крайней мере, у нижних чинов – ограничивал контакты с гражданским населением. Кроме того, бóльшая часть из этих примерно 40 тыс. мужчин жила в огороженных казармах на севере и юге города или в одном из девятнадцати фортов на городской периферии. В особенности Александровская цитадель, расположенная в северной части Варшавы, была городом в городе: в ней имелись церковь, пекарня, театральный зал и, конечно же, собственная тюрьма. Военные постройки на Мокотовском поле также представляли собой изолированную территорию на окраине Варшавы. Однако полная изоляция военнослужащих от гражданского населения в Российской империи никогда не была достигнута: при перемещениях войск солдаты нередко размещались на постой в частных домах621.

В целом можно сказать, что изоляционистское структурирование жилого пространства способствовало сегрегации городского населения по этническому признаку. Оно превратило Варшаву – по крайней мере, на взгляд русских – в «двойной город», в котором апартеид наций и конфессий стал реальностью повседневной жизни. Проживающие здесь русские, таким образом, демонстрировали паттерн расселения, вполне сопоставимый с сегрегацией в британских или французских колониальных городах. Многочисленные прямые контакты с коренным населением, без которых не могли обойтись и русские жители города на Висле, принципиально ситуации не меняли. И такой человек, как Бенкевич, обитал в этом русском православном жизненном мире, даже притом, что в повседневной жизни у него были контакты с католиками или, реже, с евреями. Большинство русских считали себя «другими» и ориентировались на ценностный и социальный горизонт, значительно отличавшийся от горизонта евреев или поляков.

Центр культурной и символической карты, актуальной для русских жителей польского мегаполиса, находился не в нем, а в столицах Российской империи. Внимание русской общины в Варшаве было сосредоточено на культурных событиях, происходивших в Москве или Петербурге. В этом тоже проявились описанные выше культурные и пространственные иерархии, ведь в такой ориентации на имперские мегаполисы и внутренние районы России выражался отказ русских обитателей Варшавы признать ее в качестве культурно значимого для них контекста. События общественной жизни, имевшие место в далеких столицах, тоже казались им важнее, чем то, что происходило непосредственно вокруг них. Памятник Пушкину в городе на Неве воспринимался ими как «свой», в то время как варшавский памятник Мицкевичу – как «их», т. е. оставался чужим. Неудивительно, что огромная часть русской общины активно участвовала в культурных мероприятиях, демонстрирующих тесную связь между общиной и «коренной Россией». Прежде всего, к таковым относились крупные торжества, которые монарх и его двор после 1903 года устраивали с большой помпой по всей империи, дабы укрепить сплоченность короны, страны и ее верных подданных. Так, годовщины основания Санкт-Петербурга (1903), Полтавской битвы (1909) и Бородинского сражения (1912), а также кульминация этого праздничного цикла – трехсотлетие царствования дома Романовых (1913) – отмечались и в Варшаве622.