Польский бунт

Гулевич вздрогнул, услышав выстрелы, и мелко перекрестился. С полчаса прошло в томительном ожидании, потом вернулись стрелки, и Петр Алексеич доложил, что атака мятежников отбита, через реку им переправиться не удалось. С нашей стороны потерь нет, с их стороны один с лошади в воду упал. «С их стороны убито три человека», – добавил комендант к донесению, которое мысленно составлял для полоцкого наместника Неклюдова. Начались тревоги и хлопоты: нужно было собрать все знамена и снести в крепость, выставить часовых, рассылать дозоры, придумывать пароль и отзыв – ахти, Господи…

…Было самое начало августа, и утром солнце ещё припекало по-летнему, хотя в зелени березок проклюнулись желтые пятнышки. Городенский пустил свой отряд рысью, высматривая рябь на реке, отмели, островки у берега или тропинки, ведущие к воде, – там должно быть мелководье. За купами ив впереди забрехали собаки; конники из осторожности перешли на шаг. Деревья расступились, и взору поляков открылась мыза: бревенчатый дом на высоком каменном подклете, с гонтовой кровлей; широкий двор, по которому бродили куры; повалуша, амбар, конюшня. Два лохматых пса натягивали цепь, надрываясь от лая. На крыльцо под навесом вышел хозяин – в коричневом жилете поверх льняной рубахи, широких серых штанах до колен, белых чулках и кожаных постолах. В руке он держал короткую курительную трубку.

– Слава Иисусу Христу! – крикнул ему Городенский по-польски.

– Во веки веков. Аминь! – отозвался тот с сильным немецким акцентом.

Городенский спешился, бросил поводья одному из своих спутников и пошел навстречу. Хозяин спустился с крыльца по крутой скрипучей лестнице и успокоил собак. Ротмистр вежливо осведомился у него, нет ли поблизости удобной переправы и у кого они могут раздобыть лодки – чем больше, тем лучше. Немец учтиво ответил, что переправа есть, как не быть, он даст пану офицеру мальчишку-проводника, который укажет дорогу, лодки же можно взять у него. Ротмистр чистосердечно признался, что в настоящий момент не располагает достаточными средствами для покупки лодок и не может гарантировать их сохранности, если пан согласится предоставить их во временное пользование, однако готов выдать ему расписку с обязательством покрыть расходы позже, слово шляхтича. Помещик, пыхнув трубкой, ответил, что согласен подождать с оплатой, пока пан офицер закончит все свои дела на том берегу. Потом они вместе поднялись на крыльцо, и оттуда хозяин указал Городенскому черенком трубки, где лучше переправиться, пояснив, что дома, крыши которых виднеются из-за деревьев, – поместье подкомория[22] Зиберха, от которого идет прямой путь на Динабург. Пристально взглянув на собеседника, ротмистр спросил, не желает ли он что-либо передать подкоморию. Глаза немца злобно сузились, однако говорил он по-прежнему ровным голосом, растягивая слова: да, можете передать привет от его брата Родиона.

Лошади плыли сами, сидевшие в лодках держали их в поводу. Высадившись и вытянув лодки на берег, двинулись в сторону поместья, как вдруг оттуда раздались выстрелы. Городенский мигом вскочил в седло, кликнул свой отряд и унесся туда. Через некоторое время он вернулся, таща за собой двух русских офицеров – майора и поручика, со связанными спереди руками; при них нашли депеши Репнина из Несвижа в Санкт-Петербург. Зиберх пытался обороняться, раздав горстке крестьян охотничьи ружья. Городенский с факелом проскакал по деревне, поджигая соломенные крыши; вскоре шестнадцать дворов уже пылали; женщины с воплями вытаскивали из домов пожитки, ревели дети. Сожгли еще корчму и кордон на берегу, после чего Зиберх признал себя побежденным и под угрозой сожжения деревни Ванкуляны откупился сорока пятью рублями. Забрав с собой дюжину лошадей – семь помещичьих и пять крестьянских, – летучий отряд ушел к Динабургу. Городенский успел прикрепить на столбе коновязи воззвание к инфлянтским обывателям, составленное Огинским:

«Обыватели! Не месть нами движет, а отчаяние, не отыскание выгод, а потребность сократить наши притеснения. До того лишены мы власти, что враг наш, которому мы отказали стать его невольниками, спокойно имения наши опустошает насилием, наездами, грабежами и тому подобным без отпора и обороны. Каждый поляк – солдат, когда своей грудью захочет заслонить Отчизну и защитить вольность. Но кто же остановит, если не победит, наездников и поджигателей, разными путями вторгающихся в наш край, чтобы опустошать и невинной кровью поливать нашу землю? Сожалеем о вас, наши собратья, что вы еще влачите с отвращением ярмо своей явной неволи. Ищем вашей помощи как от близких, кого должна касаться наша недоля, как от вековых наших сородичей. Станем вместе пробиваться к свободе – отчаяние придаст нам силы, а ваша помощь усилит наш запал.