Польский бунт

Батареи продолжали обстрел; Тучков скользил взглядом по ретраншементу. Что это? Поляки вынули одну пушку из амбразуры и стали ее разворачивать… И вторую…

– Они отступают! Ваше превосходительство, они отступают!

Кнорринг смотрел в подзорную трубу и жевал губами; он не знал, чему приписать сей маневр, а природная осторожность предостерегала его от принятия поспешных решений.

– Ваше превосходительство, – взмолился Чесменский, – позвольте мне взять мой драгунский полк и не дать неприятелю время увезти пушки в город!

– И мне – дозвольте мне пойти с ними! – присоединил свой голос Тучков.

– Если фам непременно хочется участфофать в сем деле, – с неохотой вымолвил Кнорринг, – фосмить две надежны пушки фашей роты и путьте там, где я путу находиться.

Большего и не требовалось: Тучков и Чесменский во весь дух поскакали назад, к резерву.

Лошади, тащившие легкие пушки, поспевали за драгунами, но Тучков остановил их рядом с Кноррингом, а Чесменский поскакал прямо на ретраншемент. Перед валом был довольно глубокий и широкий ров; перемахнуть его верхом не представлялось возможным, и барон велел своим драгунам спешиться, примкнуть штыки и идти на приступ. И в этот миг завизжала картечь. Польские пушки снова были в амбразурах – когда они успели? Но почему же… Впрочем, раздумывать об этом было некогда; Чесменский поскорей увел своих людей из-под огня. Как только он это сделал, Кнорринг отдал приказ пехоте идти на штурм.

Солнце миновало зенит и повисло прямо над ретраншементом, слепя глаза. Было три часа пополудни; сражение не прекращалось с самого утра, и защитники укреплений, находившиеся там без пищи и воды, начинали ослабевать. Однако дрались они отчаянно. Средняя колонна русской пехоты первой ворвалась на вал и обильно полила его своей кровью. Но на месте убитых сразу вырастали живые. Бросив свои пушки, Тучков примкнул к правой колонне и вместе с ней преодолел ров, вскарабкался на вал, перебрался за бруствер. Повсюду валялись израненные тела; уцелевшие поляки, построившись в колонну, поспешно отступали в сторону Вильны. Русские не стали их преследовать, увидев восемь брошенных орудий. Тучков вернулся к Кноррингу.

– Поздравляю вас с победой, ваше превосходительство! – бодро отчеканил он. – И со взятием Вильны, ибо город неминуемо сдастся.

– Тай Бог, тай Бог! – ответствовал ему генерал, трогая коня с места. – Но эт-то еще не ферно.

Поляки уже успели пройти в городские ворота и затворить их за собой. Кнорринг послал трубача подать сигнал о начале переговоров. Не успев доиграть, трубач выронил свой горн и схватился за рану в боку. Выждав некоторое время, чтобы неприятель понял, наконец, что военные действия на сегодня прекращены и ему предлагают прелиминарии, генерал послал другого трубача, но и с ним случилось то же. Значит, это не ошибка. Ах, канальи. Артиллерию расставили на высотах за ретраншементом и принялись бомбардировать город, завершив обстрел только на закате.

В лагере было шумно, обсуждали минувший день. Отдав необходимые распоряжения фельдфебелю, Тучков присоединился к офицерам, ужинавшим за длинным столом. Чесменский как раз говорил о своей неудавшейся атаке.

– Но я никак в толк не возьму, господа, зачем же они убирали пушки?

– Их атаковал подполковник Сакен, – невозмутимо ответил ему капитан Фок, командовавший левой батареей.

– Как атаковал?

– Он спустился в овраг и вышел лесом к правому флангу неприятеля. Его заметили, и он ретировался.

Фок говорил об этом совершенно спокойно, да его и в самом деле это не касалось. Но Тучков, перехватив взгляд Чесменского, прекрасно понял, о чем он сейчас думает.

Наутро настроение Кнорринга переменилось. Он был раздосадован тем, что упустил вчера победу и вместо поощрения от начальства рискует получить суровый реприманд. Генерал-поручик вызвал к себе Тучкова и велел выбрать место для стрельбы по Острой браме: штурм так штурм. Капитан пытался возражать, что ворота закрыты домами предместья: если вести обстрел, то попадешь только в дома, вне города удобного места не найти.

– Так я фам сам укажу место!

В семь часов утра город был уже во всеоружии. Пока артиллеристы Тучкова пытались завезти орудия на указанную генералом гору, несколько тягловых лошадей убили. Да и с горы был виден только самый верх ворот. Кнорринг понял, что погорячился; присланный им адъютант передал приказ оставить высоту. Но теперь уже у Тучкова внутри всё кипело.

– Если нет другого средства занять город, как через отбитие ворот, – заявил он Кноррингу, – дайте мне надежное прикрытие и прикажите идти с двумя орудиями в предместье. Хотя улица весьма излучиста, ближе к стенам откроется место, с которого можно будет разбить ворота выстрелом.

Генерал дал ему батальон егерей.