Польский рассказ

Ветер со стороны Вислы заставлял зябко ежиться, хотя солнце и пригревало уже довольно сильно. Я глянул на часы, весь сегодняшний день у меня был свободен. Мария возвращалась с работы только в четыре, и поэтому я зашагал к ней пешком прямо с Краковского предместья.

На следующее утро я сладко спал, видя во сне и еще раз переживая нашу прогулку, во время которой мы полями, едва зеленеющими озимью, дошли до старого крепостного вала на Висле, пониже Цитадели.

Роща на Белянах темнела вдали. Разлившаяся широко Висла серпом изгибалась на запад, солнечный свет отливался на ее поверхности ртутным цветом. Тополя, стоящие солидной группой в начале улицы Красинского, покрылись уже первой, нежной, как пух, листвой. Речной песок сверкал на солнце, просыхая от весенней сырости. Мы сошли с вала, покрытого золотистым осотом, и, перейдя прибрежную луговину, добрались через камни, которые какой-то доброжелатель набросал в бочаги, до заросшего кустарником островка. Песок был мягкий, теплый, прогретый. Мария сняла туфельки и шла босиком, оставляя в песке следы своих маленьких ног. Прутья ракиты, гудящие на ветру почти как шмелиные крылья, закрыли нас своей зеленью, отгородив от всего на свете.

Мария приостановилась, обернувшись ко мне и спрашивая о чем-то. И когда я прикрыл поцелуем ее губы, они были у нее влажные, набухшие ярко-красной спелостью. Она мягким движением прижалась ко мне, прильнула всей тяжестью своего тела. Она была вся в этом движении — проникновенная и нежная. В кустах зачмокала какая-то птица: иволга или кулик. Словно застигнутые врасплох, мы отпрянули друг от друга: нам показалось, что кто-то крикнул. Я пригладил волосы; над нами медленно, как тени огромных бабочек, двигались по небу густые, отсвечивающие солнцем облака.

— А я жилья лишился, — произнес я, прерывая молчание. — С Краковского предместья выгоняют, так уж получилось, — это было похоже на оправдание, хотя мне, пожалуй, следовало бы признать, что это результат моего легкомыслия. Как, впрочем, и веры в жизнь.

— А те, кто тебе обещал? — спросила она несмело, искренне огорчившись.

— До сих пор обещают, но кто их знает, — я пожал плечами, выражая сим жестом презрение к тем, кто не понимал моего счастья. — Обещать обещают, а другие тем временем меня выбрасывают! — добавил я гневно. — Вот тебе судьба!

В послеобеденные часы мы обычно ездили с Фильтровой на Жолибож к одним знакомым, жившим в маленьком домике с крутой крышей. Перед верандой виднелся газон из худосочной травы, которая упрямо пробивалась сквозь песчаную, сухую, как пепел, землю. Коричневые набухшие почки уже распускались на ветвях сирени, розы-форсиции чаровали взор первыми цветами, рассыпанными, как искры. Возвращаясь вечерами к дому Марии, мы иногда проходили улицей Словацкого, где огромные губчатые липы выпускали первые листья, и среди светлых новых корпусов, там и тут возникавших в этом районе, выбирали окна, которые должны были быть окнами  н а ш е й  квартиры. Когда-то Жолибож казался мне районом очень отдаленным, но обстоятельства меняют взгляды, и теперь я находил в расположении этого района ряд положительных черт: хороший воздух, зелень и близость Вислы.

Правда, вид из окон моей комнатушки на Краковском предместье был не менее прекрасным, а возможно, и лучшим, чем где бы то ни было, потому что вдали растопыренной лапой чернел речной порт на Праге, а речная гладь в солнечные дни сверкала светлой поверхностью. Но сознание, что ты уже только гость в этом помещении, не давало мне покоя. И именно поэтому, несмотря на чудесный сон, в котором я снова обнимал мою Марию на берегу Вислы, я проснулся со смутным страхом, когда кто-то громко постучал.

— Войдите! — крикнул я энергично, желая тем самым приободрить себя.

— Не помешал? Разрешите? — В дверь, блестя золотом зубов, протиснулся нагл комендант. Голова у него была как луковица, обращением он отличался бесцеремонным, лишенным всякой щепетильности, особенно когда речь шла о выполнении служебных обязанностей.

Я затрепетал. Кто угодно, только не он!

— Спите еще? — умильно спросил он, быстрым цепким взглядом охватывая всю комнату. Заметив мое замешательство, он присел в ногах на топчан и, восхищенно покачивая головой, произнес:

— Да, уважаемый товарищ, комнатка что надо, с видом, можно сказать!

— С видом на кладбище! Вот поживите здесь попробуйте. Высотища. Пятый этаж, аж сердце в пятки, пока доберешься!

— Ну, ну, ничего, ничего. Со временем и лифт пустим. А впрочем, вы-то выезжаете? — Он взглянул на меня, вытянув губы, как бы говоря о чем-то само собой разумеющемся. В эту минуту он напомнил мне одного довоенного полицейского, оштрафовавшего меня за переход улицы в неположенном месте.

— Не знаю, не знаю, — я растопыренными пальцами расчесывал сбившиеся волосы. — Вообще-то мне здесь даже нравится. Не могу пожаловаться. Квартира бесплатная…

— Вы не платите? — удивился комендант.

— Ну конечно. А что? Теперь все государственное. Служба, я, жилье!