Польский рассказ

Она снова вздрогнула, опасаясь, не лихорадка ли это. Может, тоже грипп? Аспирину, перину… брр! Она протянула руку, положила ладонь на лоб девочки, спящей рядом первым глубоким сном. От прикосновения Антоська вздрогнула, с наслаждением свернулась по-кошачьи калачиком, потом жалобно вздохнула, тихонько, трогательно, как обиженный ребенок, а учительница погасила свою лампу в полном сознании того, что хоть иголка в стоге сена и найдена, это ровным счетом ничего не упростило. Суть дела, связь явлений теперь еще более запутаны, чем в начале этой истории. Только в сказках все быстро и бесповоротно кончается по мановению волшебной палочки. Истории человеческие тянутся годами. Гордая девочка доверчиво уснула, радуясь тому, что бунт оказался напрасным и быстро догорел, а ведь ее хождение по мукам только начинается. Плотникувна вспоминает свою молодость, однообразную, пахнущую здоровым запахом простого мыла, и суровую — суровостью холщового белья. Засыпая, она чувствует вовсе не удовлетворение оттого, что вопреки всему одержала победу в незнакомом ей диковинном, мрачном мире туч, а лишь отупляющую, безмерную усталость. Усталость способна заглушить любую радость.

Сперва было вроде бы свободно. Но на третьей остановке купе заполнилось до предела, а от Вроцлава люди уже стояли в проходе.

Антоська послушно берет журналы, торопливо листает их, задерживая взгляд лишь на фотографиях. Плотникувна тайком наблюдает за ней. Девочка подобна автомату: да, нет, спасибо… «Все поверхностно, никакого намека на глубину», — вздыхает учительница. Уж лучше бы рыдания, жалобы, чем такое равнодушие. А может, это результат травмы? Упряталась в защитную скорлупу, которая позже лопнет?

Мерный стук колес усыпляет девочку. Она клюет носом над «Пшекруем», веки ее слипаются. Хорошо, что они сели у окна. Когда голова Антоськи припала к пальто, Плотникувна, собирая рассыпанные страницы журнала, внимательно вгляделась в ее худое лицо. Верно, несколько дней не спала. А может, у нее потребность от всего отгородиться сном? На осунувшиеся щеки словно бы вернулась тень румянца.

Учительница чувствует острое любопытство. Любит ли хоть она его? И вообще, кто он, тот человек? Как она познакомилась с ним? Кто-то должен обо всем ее расспросить. Мать, классный руководитель Копацкий, а может, она, Алиса, коль скоро ей поручили отыскать девочку. Но стоит ли спрашивать? Пожалуй, да. Надо же направить эту жизнь на истинный путь. Хотя бы ради ребенка. А если Антоська замкнется и ничего не скажет?

В уши упрямо лезет чужой разговор, до странности легко липнет к мыслям Плотникувны. До сих пор она не обращала внимания на эти голоса — резонерствующий и задиристый. Оба неприятные, в тоне злоба, бессердечие. Отдельные слова звучат так, словно бы и она участвует в этом разговоре.

Алиса прислушалась.

— Я, значит, и говорю старухе: «Ну что, мол, порешила?» А она: «Пусть сама беспокоится. У меня своих забот полон рот».

— А молодуха-то, молодуха?

Полнотелая баба поудобней уселась на лавке, сильно потеснив Плотникувну.

— Да кого из них это трогает? Что ей? Подкинет младенца, кому ни попадя, лишь бы снова свободу заполучить.

— Я вот думаю: кто их этому обучает?

— Не волнуйтесь, в роддоме всему обучат. Как положат девчонку в одну палату с такими, кто сквозь огонь и воду и медные трубы прошел, сразу просветится. Так-то.

Плотникувна вдруг почувствовала, что в купе тесно и невыносимо душно. Сердце бьется громко и неровно, на душе тревога. Удивительно, что Антоська все еще спит. Тем более что в дверях купе трое мужчин тоже завели громкий разговор. Один из них, закурив сигарету, принялся в упор разглядывать девушку. Понизив голос, он бросает приятелям какое-то циничное замечание, вызвавшее смех. Теперь все они уставились на Антоську. Неужели то видно по лицу? Чепуха. Просто уставшая девочка прислонилась к оконной раме, и грудь распирает блузку. И грудь-то у нее совсем небольшая. Плотникувна ерзает на лавке, ей хочется встать, прикрыть девочку пальто. Нельзя, совсем засмеют. Значит, разбудить? Опять водоворот, уже знакомый ей по прошлым дням. Нигде нет спокойствия человеку от этих вездесущих фурий. До сих пор они не замечали учительницы Плотникувны, вот и хотят теперь взять реванш.

А над самым ее ухом обе бабы продолжают болтать о случаях в родильных домах.

Тревога ее не укрылась от внимания шутников. Теперь на нее обращены насмешливые мужские взгляды, с неизъяснимой наглостью оценивающие мельчайшую подробность. Волна крови ударяет ей в голову, предательски окрашивает щеки. Плотникувна чувствует: ее так же прошибает пот, как в корчме, где позавчера вечером она ожидала лимонада, или как в коридоре гостиницы, где стелется розовый свет Психеи и Эрота.

Через голову соседки настиг ее насмешливый взгляд карих глаз.

В паузе между болтовней двух женщин все перекрывает резкий голос:

— А в такой старой карге тоже есть своя изюминка. Я вам говорю.

— А что, Макс, тебе бы хотелось…