Польско-литовская интервенция в России и русское общество

С. Ф. Платонов в понимании происходящего шел за заявлениями московских бояр на переговорах 1615 г. Бояре тогда заявляли А. Госевскому, что власть в Москве находилась в руках А. Госевского и его «советников» — бывших тушинцев, а все остальные члены Думы чувствовали себя «все равно что в плену», они «в то время… живы не были». Как темпераментно писал исследователь, «вокруг поруганного боярства и ниспровергнутой Думы начиналась политическая вакханалия меньшей "братьи", желавшей санов, власти, богатства и думавшей, что ей легко будет завладеть Москвой путем унижения и низменного раболепства перед иноверным победителем»[993]. Упомянутую здесь «меньшую братью» ученый отождествлял с выходцами из Тушина.

Уже Л. М. Сухотин, анализируя фрагменты делопроизводства Поместного приказа первой половины 1611 г., сделал ряд наблюдений, которые явно не вписывались в схему Платонова[994]. В недавнее время И. О. Тюменцев, прослеживая судьбы дьяков в годы Смуты, обратил внимание на то, что далеко не все дьяки и подьячие, служившие Сигизмунду III, побывали в тушинском лагере[995].

Следует согласиться с С. Ф. Платоновым, что бывшие тушинцы занимали в королевских планах особое место, и введение их в состав Думы было одной из первостепенных задач московской политики короля. Однако сопоставление списка королевских пожалований со списком лиц из близкого окружения царя Василия, составленным сразу после его низложения, показывает, что искали королевских милостей далеко не только люди из Тушина. Так, судя по этому списку, особым доверием царя пользовался стольник Иван Вас. Измайлов: «был у Шуйского у чародеев и коренщиков, ближе ево и не было»[996]. В конце октября 1610 г. он выехал из Москвы вместе с гетманом С. Жолкевским во главе большой группы дворян хлопотать о королевских пожалованиях[997]. Хлопоты его увенчались успехом, 15 ноября н. ст. он получил от Сигизмунда III поместья в Ярославском, Старицком и Алексинском уездах, так что размер его поместья достиг оклада 900 четвертей — и был назначен оружничим «заведовать всяким оружным делом господарским и всякими оружными мастеры». Он же сумел выхлопотать пожалования поместий в Мещовском уезде для своего родича, также близкого в прошлом Шуйскому окольничего Артемия Вас. Измайлова[998].

Особо близким к царю Василию лицом был и думный дворянин Василий Борисович Сукин, он «людей втаи сажал по Шуйского веленью». Его даже обвиняли в том, что он участвовал в организации заговора, чтобы вернуть на трон уже низложенного правителя[999]. В. Б. Сукин не только получил 30 октября н. ст. пожалования от Сигизмунда III[1000], но и активно сотрудничал с советниками короля в деле развала «великого» посольства.

В список близких к царю Василию людей был внесен и думный дворянин, который «у царицы за кушаньем сидел», Иван Никиф. Чепчугов[1001]. В декабре 1610 г. он был назначен ясельничим и получил от короля черную волость Мериновскую (около Кинешмы) — бывшее владение кн. Дмитрия Шуйского[1002]. Перечень дьяков — приверженцев Шуйского открывал думный дьяк Василий Осипович Янов, «Шуйскому по жене племя»[1003]. Это не помешало ему стать в дальнейшем едва ли не главным лицом среди дьяков — приверженцев Сигизмунда III и Владислава[1004]. В списке фигурирует и смоленский сын боярский Михаил Бегичев, которому дьячество было дано «за шептанье»[1005]. 12 декабря н. ст. 1610 г. он был назначен дьяком в Казанский приказ[1006].

Логика действий таких людей понятна. Добившись более высокого положения благодаря милостям царя Василия, они вынуждены были, чтобы его сохранить, искать милостей у отца нового государя. Таким образом, состав «меньшей братьи», о которой писал С. Ф. Платонов, далеко не исчерпывался людьми из Тушина.

Искали королевских милостей и достаточно высокопоставленные люди, не принадлежавшие к близкому окружению свергнутого царя. Так, вероятно, благодаря хлопотам одного из посольских дворян, Бориса Иван. Пушкина, получил поместья в Коломенском уезде думный дворянин и сокольничий Гаврила Григ. Пушкин[1007], а думный дворянин Иван Мих. Пушкин с сыновьями получил подтверждение прав на козельские владения[1008].

Особенно важно, что хлопотать о таких пожалованиях стал и целый ряд представителей старинной знати, занимавших самые высокие места на лестнице социальной иерархии.