Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Русская армия была разбита, весь обоз и артиллерия попали в руки победителей. Дорога на Москву была открыта, но гетман не мог по ней двинуться, пока у него в тылу находился окруженный в укрепленном остроге у Царева Займища русский корпус. Как отмечает С. Жолкевский в своих записках, штурм сильно укрепленного острога привел бы к большим потерям в войске, а ждать, пока голод заставит русские войска сдаться, не было времени, поэтому он решил вступить в переговоры с русскими воеводами. На переговоры с ними он отправил Ивана Михайловича Салтыкова[594] и своего племянника Адама. О ходе переговоров ни из записок гетмана, ни из его донесений королю узнать ничего нельзя; имеется только краткое указание, что сначала переговоры проходили трудно. Завершились они, по утверждению Жолкевского, тем, что защитники острога принесли присягу на верность королевичу Владиславу и заключили с гетманом соглашение, повторявшее условия февральского договора[595].

Однако в научной литературе уже отмечалось, что содержание этого договора определенно расходится с этой оценкой гетмана[596]. Правда, многие условия этого соглашения действительно сходны с условиями февральского договора: так, и в нем провозглашалось сохранение под властью нового государя традиционного порядка отношений, характерного для русского общества. Все «чины», и прежде всего «служилые люди», должны были сохранить свои земельные владения и жалование. Обнаруживается сходство и в стремлении оградить Русское государство от вмешательства в его внутренние дела: «В Московское государство на городы полских и литовских людей на воеводство не посылати и в староство городов не отдавать». В соглашении содержалось также обязательство со стороны королевича, гетмана и полковников «московских людей» «чтить ведлуг московского звычаю, государства не нищчить (т. е. не разорять)». Следует, однако, отметить, что пункт о сохранении за служилыми людьми их владений сопровождался в соглашении важной оговоркой: «Опрочь того, что кому вор давал, который тераз (т. е. теперь) назывался царевичем Димитром». Выдвижение такого условия со стороны служилых людей, находившихся в остроге и принадлежавших к числу противников Лжедмитрия II, вполне понятно, но важно то, что гетман принял его, хотя это противоречило интересам бывших тушинцев, которых король и его окружение склонны были рассматривать как свою главную опору в русском обществе. Не вызывает удивления и то, что соглашение фиксировало обязательства сторон действовать совместно против Лжедмитрия II: «И на того стояти, битися и промышляти над ним заодно» и «до вора о жадном (т. е. ни о каком) деле не посылать».

Определенно противоречил февральскому договору тот пункт соглашения, где указывалось: «Костелов Римских в Московском государстве не строити». В этом отношении гетман также проявил готовность пойти навстречу пожеланиям русских служилых людей.

Наконец, в соглашение было включено подробное установление о будущей судьбе Смоленска. После того как Смоленск принесет присягу королевичу Владиславу, королю Сигизмунду следует «идти от Смоленска прочь со всеми ратными польскими и литовскими людьми и порухи и насильства на посаде и в уезде никакие не зделать и поместья и вотчины смольяном и в иных городех, которые государю королевичу добили челом, очистити, и городом всем рубежным быти к Московскому государству по-прежнему».

Таким образом, договор содержал важное обязательство польско-литовской стороны, что под властью польского королевича Русское государство сохранится в своих прежних границах. Во избежание всяких сомнений в соглашении было добавлено, что города, которые еще находятся под властью Лжедмитрия II, следует «очищати к Московскому государству».

В февральском договоре вопрос о будущих границах Русского государства был оставлен открытым, поэтому С. Жолкевский как будто имел формальное право дать русским служилым людям подобное обязательство. Однако гетман не мог не знать, что одной из главных целей войны Сигизмунд III, выступая в поход, провозгласил возвращение Речи Посполитой некогда утраченных ею областей — Смоленщины и Северской земли. Позднее, обращаясь в марте 1610 г. к сенаторам, король указывал, в частности, на то, что именно поэтому он смог заключить лишь предварительное соглашение об избрании Владислава. Гетман не мог не отдавать себе отчета в том, что заключенное им соглашение находилось в резком противоречии с этими публичными заявлениями короля в Люблине и в Вильне, но все же пошел на такой шаг.