Польское Наследство

Это тоже понравилось Маринке, поскольку за всю жизнь ей до сих пор не попадались мужчины, так говорящие. Илларион, с которым она вместе выросла, говорил, «Иди сюда, ты, дура». Муж вообще никак ее не называл. Любовники говорили с нею шутливо или уклончиво. Нестор произносил «Маринка» поджав губы — насмешливо. А тут вдруг такое.

— А ты покажешь мне свою мастерскую? — спросила она.

— Да, конечно. Я надеюсь, тебе понравится. А недавно неподалеку от моей мастерской открыли новую таверну, и я тебя туда свожу, если не возражаешь. Тебе обязательно нужно посмотреть на хозяйскую кошку.

— На кошку?

— Да! Это особенная кошка. Она никого не боится, ходит между посетителями с важным видом, вот так… — Он показал, как ходит кошка. Маринка засмеялась. — … но никому не дает себя гладить. Мой отец, тоже стеклодув, как я, недавно вернулся из Флоренции и привез красивые рисунки тамошних художников, по которым можно много разного надуть, было бы желание. Он живет неподалеку от меня. Я у него старший, а моей сестре недавно десять лет исполнилось. Мать наша умерла сразу после ее рождения.

— А тебе сколько лет, Марко?

— Двадцать восемь. Еще не стар. А в таверне нашей скоро будет петь трубадур. Он ездит по разным городам. Недавно пел на Пьяццо Романо, но реакция публики ему не понравилась. Какие-то странные люди — так и сказал. Ну, это понятно, мы ведь, хоть Рим и ближе, а все равно константинопольские здесь все, как не крути. Многие только по-гречески и знают.

Вскоре Марко убрал парус и, работая одним веслом, подогнал барку к муранскому причалу. Строения на Мурано стояли реже, чем в Венеции, и казались больше и просторнее. Дом Марко, деревянный с черепичной крышей, понравился Маринке своей гармоничной функциональностью. Понятно было, например, что три скаммеля и стол в гриднице — для гостей, а сундуков нет, поскольку гостям сундуки не надобны. Много простора, ничем не занято — чтобы легче дышалось, и чтобы радовало глаз. Узкая дверь в мастерскую — потому, что толпой в мастерские не ходят. И мальчик подмастерье, хлопочущий возле печей — не сын и не племянник Марко, поскольку Марко нужен хороший, а не родственно-обязывающий, подмастерье.

— Его зовут Винченцо, и он очень, очень вежливый с гостями, — грозно сказал Марко, и Винченцо, глядя на босую улыбающуюся Маринку, запунцовел до зрачков, поклонился, и вышел куда-то.

На полках и столах мастерской помещались разных видов стеклянные изделия — изящные, а может Маринке просто хотелось, чтобы они выглядели изящно.

— Сейчас, сейчас, — сказал Марко, надевая холщовые рукавицы и беря в руки приспособления — трубку, щипцы. Трубку он сунул в одну из печей.

— Не стой слишком близко, а то обожжет, — попросил он.

И стал что-то там такое выдувать. Маринка с интересом смотрела, как растет пузырь на конце трубки. Марко хлопотал, передвигал, переносил, поднимал и закрывал заслонки, и вскоре на мраморном прямоугольнике появилось нечто — роза на подставке, с лепестками, отливающими темным золотом. Возможно, Марко добавил в лепестки медь.

— Нужно, чтобы остыло, — сказал он. — Хочешь вина, Маринка? У меня есть хорошее вино.

— Хочу, — сказала Маринка.

Сидя на длинном узком ховлебенке, вытянув красиво веснушчатые босые ноги, Маринка пила вино и хохотала заливисто, а Марко изображал ей — то торговцев на рынке, то церковников в Венеции, потешных, идущих вперевалочку, то стремительных женщин на Пьяццо Романо. Раньше, когда Маринку пытались смешить мужчины, предметом шуток была она сама. Самоирония была ей свойственна, но самоиронии есть ведь, в конце концов, предел. А Марко, чтобы ее позабавить, подшучивал над другими, приглашая и ее, Маринку, поучаствовать — и она поддакивала, и тоже пыталась изображать, и вообще ей сделалось невероятно хорошо.

А потом остыла роза, и Марко торжественно, встав на одно колено, преподнес ее Маринке, сидящей со стаканом вина, в непринужденной позе. Рыжие брови поехали вверх, зеленые глаза мигнули несколько раз, нижняя губа выпятилась растерянно и восхищенно.

Ей и раньше, конечно же, делали подарки. Илларион, к примеру, подарил ей на день рождения — один раз фолиант какого-то греческого философа, и один раз какую-то раковину, найденную им у берегов какого-то моря. К чтению у Маринки не было страсти и даже просто склонности, а расположение морей в мире ее не интересовало, она их путала, и раковиной не впечатлилась. Муж дарил драгоценности — кольца, броши, ожерелья — и следил, чтобы она прятала их в специальный ларец, и время от времени открывал этот ларец, проверяя — все ли на месте. Нестор подарил ей один раз, в самом начале любовной связи, пестрый наряд, и настоял, чтобы она его надела, потому что в этом наряде она выглядит «как восточная женщина» — любопытствовал посмотреть. Маринке совершенно не хотелось быть восточной женщиной. Ей хотелось быть счастливой женщиной, и чтобы ее смешили.

Стеклянных роз, сделанных при ней и специально для нее, ей никто раньше не дарил.

— А скажи, Маринка, — попросил Марко, — ты ведь не простая девушка, есть в тебе какая-то тайна?