Польское Наследство

— Слушайте дальше. Эрик поднялся на гору в Исландии и посмотрел вдаль, и показалось ему, что далеко-далеко за морем есть иная земля — вроде бы, он увидел очертания ее гор. В то время у него уж были жена и сын. И сказал он им — я туда поеду один, в разведку. И если найду там подходящее для жизни место, заберу вас с собой, и будем мы там жить. И никто нас там не обидит, потому что там нет никого. Выбрал он себе самый надежный кнорр и на рассвете ушел на нем. Несколько дней плыл — с курса его сносило, волны поднялись, вот-вот перевернут судно. Но Эрик был бывалый моряк. И как-то ближе к вечеру видит — земля. Добрался до берега, вытащил кнорр, а с утра пошел посмотреть, куда это его занесло. И обнаружил… — Гостемил повел бровями. — Солнце светит, тепло как летом, а ведь была, как сейчас, поздняя осень. Реки текут, вода в них чистая. Поля и леса стоят зеленые, трава на полях сочная. По соседству с лесами на склонах растет виноград. Озера, а в них рыбы — хоть руками бери. Яблони, груши, ягоды кругом. Эрик поел, попил, сел на траву, любуется. Прибежала дикая коза — не боится его, поскольку хищных зверей нет в тех краях, бояться некого. Потом еще всякие зверюшки прибегали. Сидит Эрик и думает — это же просто рай какой-то. Ну, заживем мы здесь славно — я, жена моя, да сын. Никаких забот! Все кругом растет, рыба в озерах — сколько хочешь, охотиться не надо, пахать тем более. Сорвал он виноградную гроздь, несколько сочных яблок, ягод набрал, и идет себе к кнорру. Вдруг оступился, поскользнулся. Смотрит — блестит что-то. Пригляделся. Золото. Там, где он причалил, как раз золотая жила концом выдавалась. А Эрик был человек умный, и сразу понял, что — всё.

— Как это? — спросил Порука, которому до этого места рассказ нравился.

— Не будет рая Эрику с семьей. Про виноград и козу можно еще утаить, а про золото — никак. Нельзя не взять с собой, поскольку это — золото. А привезши, нельзя не похвастать и не продать. Нельзя не нанять команду, нельзя не поехать с этой командой к золотой жиле, нельзя не вытащить из нее все золото, нельзя не привезти назад — и пошло, поехало — драки, дележи.

Никто не возражал. Все слушающие рассказ были люди взрослые и поняли, что — да, действительно, раз золото — то нельзя.

— Вернулся Эрик, поцеловал жену, обнял сына, набрал большую команду, и поехали они на десяти кнеррир в этот его Винланд. А только, прибыв, увидел Эрик, что изменился его Винланд. Весь берег льдом покрыт. И холодно. Пошли вдоль берега, сперва на юг, потом обогнули землю, повернули на север — земля там в море выдается, таким, знаете, клином. И вот там, на западной стороне, нашли — ну, Винланд или нет, а место уютное, жить можно. Не теплынь, как Эрик обещал, но сносно. Теплее, чем в Норвегии. Там и высадились. Там с тех пор и проживают.

— А куда ж золото девалось? — спросила практичная Астрар.

— А что стало с реками, козами? — спросил Порука.

— Люди верят, — сказал Гостемил, — что все это было, но исчезло — высшие силы наказали Эрика за его жадность. Ну, ладно, а ты, Порука, раз играешь на гуслях, так играй, и спой нам чего-нибудь.

Порука, не особо ломаясь, встал, принес гусли, сел снова, и пробежал по струнам. Астрар, запихав в рот арабеску с тмином и украдкой стащив со стола еще одну, изобразила лицом своим полнейшее внимание.

— Это Михал часто поет, вот, слушайте, — сказал Порука, снова проведя рукой по струнам. И еще раз.

Играть и петь одновременно у него не очень получалось, он явно предпочитал чередовать гусельный перебор с пением, но иногда, в середине стансы, вдруг дергал наугад две-три струны, временами попадая в ритм, и даже в тональность.

Оказалось, однако, что Порука наделен от рождения недюжинной музыкальностью и необыкновенно красивым тембром голоса. И даже банальная скоморошинка Михала на стандартную мелодию звучала очень проникновенно — сам Михал никогда бы ее так не исполнил.

— Уж не знаю, рассказать ли то кому,
Как у князя Володимира в дому
Люди честные собрались хвестовать,
А других-то князь не любит приглашать.
Княжья дочь, развесив серьги по ушам,
Шагом трепетным выходит к женихам.
Грудь вздымается да ноженьки дрожат —
Сам Данило-князь приехал, говорят,
Сердцем чист, глазами ясен, ликом смел,
Жил свободный, да жениться захотел.