Польское Наследство

Притихший город в снегу производил странное впечатление — неспокойно было на душе у Судислава, и с каждым шагом становилось все неспокойнее. Но вот наконец Десятинная, вот стена — что же ворота-то заперты? Ого! Он остановился и огляделся. Кругом, припорошенные снегом, лежали тела воинов. Судислав оглянулся на варангов. Те также недоумевали, и некоторые держали руки на поммелях свердов. Справа раздался грубый голос, сказавший по-славянски с южным акцентом:

— Князь, не возьмешься ли ты вести переговоры с мятежниками?

Темноволосый великан смотрел на него без улыбки.

— В детинце мятежники? — зябко ежась, спросил Судислав, и поплотнее закутался в корзно.

— Да.

— Но ведь город должен быть взят без кровопролития. Так мне обещали.

— Не получилось, — отозвался великан. — Мы хотели, но не получилось. Они напали на нас первыми. Их меньше, чем кажется. Договорись с ними.

— Кто ими командует?

— Возможно, Владимир, твой племянник, возможно, его воевода, Вышата.

— Хорошо, я поговорю с ними. Как бы это устроить?

Великан запрокинул голову и крикнул:

— Эй, в детинце! Объявляем перемирие! Пошлите нам переговорщика!

Последнее слово пришлось повторить — порывы ветра заглушали звуки.

— Подождите! — донеслось со стены.

И затем, через несколько мгновений:

— Хорошо, мы пошлем, но мы должны знать, с кем имеем дело. Кто у вас главный?

— Князь Судислав! — крикнул великан.

— Пусть приблизится, один, без сопровождения! Мы вышлем кого-нибудь ему навстречу.

Вскоре из одной из башенок выскочила лестница и уперлась в землю у основания стены. По ней вниз быстро спустился человек, а за ним еще один. Судислав подался вперед, озираясь, перешагнул через чей-то окровавленный труп, сделал несколько шагов, остановился. Двое отделились от стены и пошли ему навстречу.

— Здравствуй, дядя Судислав, — сказал Владимир.

Сопровождающий Судислава молча склонил голову. Шапка его натянута была на самые брови.

— Здравствуй, племянник. Что все это значит?

Он показал головой на трупы.

— Это нас пытались захватить, — объяснил Владимир.

— Владимир, это глупо. Под моим началом здесь несколько тысяч воинов. Проливать кровь бессмысленно. Сложите оружие. Я обещаю вам всем полную безопасность.

— Ты, дядя, говоришь складно. Но звучат твои слова глупо. Ты, кажется, предъявляешь мне требования. Меж тем, Киев к тебе отношения не имеет. До возвращения моего отца городом правлю я, его старший сын. Впрочем, я готов отпустить тебя и твоих наемников — убирайтесь, пока целы, так и быть.

— Сопляк, — сказал Судислав. — Править ты можешь в самом лучшем случае санками, когда катаешься на них по склону, если склон не очень крутой. Отдай приказ, чтоб сложили оружие, и мы никого не тронем. Поверь, так будет лучше. А сам езжай к себе в Новгород, здесь тебе не место.

— Ты мне не указывай, дядя, — сказал Владимир. — Я сам решаю, где мне место. А вернется отец, он тебя схватит и засадит в острог до конца твоих дней.

— Малыш, послушай, ведь ответственность за жизни тех, кто мне противостоит, ляжет на тебя целиком. Ты к этому не готов.

— Не читай мне нравоучения, наставников у меня хватает, дядя. Если уберешься сам, я поговорю с отцом, может, смягчу его, и он тебя выпустит из-под стражи через год-два.

— Твой отец схвачен, — холодно сказал Судислав, основательно рассердившись. — Он сейчас сам в остроге сидит, и не выйдет, пока я не захочу. Понял?

Этому Владимир просто не поверил. И не мог поверить. То, что Киев захватили фатимиды — это да, доказательства перед глазами, да и что ж тут такого особенного? Фатимиды сильны, воинственны, расположение городов в мире знают — дошли до Киева и взяли его. А вот что Ярослава можно посадить в острог — нет, не может в такое поверить тот, кто родился в доме Ярослава и провел с ним детство, наблюдая, как низко кланяются отцу люди, как отец решает судьбу целых государств между стегунами под рустом и сладким, как всесилен он и незыблем. Схвачен? У дяди Судислава слишком богатое воображение.

— Когда я стану не временным, а постоянным, правителем Киева, — сказал Владимир, — если ты все еще будешь жив, я прикажу, чтобы тебе всыпали плетей пятнадцать в людном месте, спустив с тебя порты. И винить тебе нужно будет только самого себя и глупость твою, дядя.

— Что с тобой говорить! — зло бросил Судислав. — Поговорю-ка я лучше с твоим воеводой. Вышата, если не ошибаюсь?

— Зовут меня Гостемил, — откликнулся сопровождающий, а великан позади Судислава вскинул голову и вперился глазами в Гостемила.

— Это все равно. Ты человек взрослый.

— Дурак ты, дядя, — сказал Владимир.

— Помолчи! Гостемил, ты знаешь ли, из кого состоит войско, прибывшее со мной?

— Догадываюсь, Судислав.

— Это фатимиды. Воины жестокие, бесстрашные, беспощадные. И не просто фатимиды. Это войско — отборное, и даже пересказывать, чему они обучены — страшно. Если мы сейчас договоримся, и мне дадут занять детинец, не будет ни казней, ни мести, ни грабежей. Но должен тебя предупредить, что фатимиды готовы действовать и без моего позволения и согласия. И если договоренность не будет достигнута, горе Киеву. Ты понимаешь?