Польское Наследство

Караванщик Мажид не рассчитал ветер и течение, и причалил к киевской пристани вечером, в темноте. Работорговый сезон уже кончился — менее упрямые караванщики, использовавшие киевский путь, завершали последние сделки в теплых краях, расставаясь с товаром, перед отъездом домой на зимовку. Мажид запозднился, следовало ему махнуть рукой и ехать себе в Багдад — повидать родню, а затем в отпуск на зиму, в Константинополь, где ждали его рестораторы, путаны, теплое море, парки, и презренные неверные, обожающие персидское золото. Обладая врожденной сметкой, обаятельный, свойский, Мажид мог бы сделать себе карьеру на любом поприще — если бы не происхождение. Арабов в Багдаде не жаловали. А в Каир или Иберию переехать мешали семейные обстоятельства. Мажид ухаживал за хворающим отцом и воспитывал нескольких братьев и сестер — матери их, заболев во время путешествия в Каир чумой, посажены были властями в карантин и скоропостижно скончались. Отец выжил, но часто хворал впоследствии. Нужно было кормить их всех, а помимо этого Мажид женился на персиянке, отбив ее у багдадского вельможи, а персиянка оказалась требовательная и капризная, и не упускала случая упомянуть, что ради «арабского отродья» отказала человеку из хорошего дома. Было у нее с Мажидом нечто вроде соглашения — она ему статус, он ей благополучие и роскошь. Мажид пытался сперва утвердиться в качестве ученого философа, освоил греческий язык, делал успехи, но доходы от учености — символика в чистом виде. В то время в Багдаде историей и философией занимались в основном отпрыски богатых семей, а также христиане из арабов. Багдадский халифат, самый терпимый, прижимал христиан не слишком сильно — что в конечном счете и привело к расцвету восточного просвещения. Так или иначе, чтобы удовлетворять запросы супруги (и, возможно, завести вторую супругу, поскромнее, попроще, дабы можно было отдохнуть и утешиться), а также для того, чтобы пореже бывать дома, где ему приходилось выслушивать упреки и терпеть скандальные крики — супруга ненавидела больного зятя, а он ее — Мажид ударился в каравановождение. С зимовки в Константинополе он возвращался в Багдад в марте и, проведя две недели в совершеннейшем аду, отправлялся на север, как раз ко времени вскрытия рек. Научившись славянским наречиям, он порою забирался в непролазную глушь и там за золото, специи, шелка покупал «пленных» у какого-нибудь местного правителя. На северо-востоке все правители его знали, и охотно предоставляли товар. Если действительных пленных не было (войны на севере велись не постоянно, а от случая к случаю), правители просто отправляли своих воинов в какое-нибудь из ближних поселений, и воины отлавливали там юношей и девушек покрасивее да покрепче. На обратном пути Мажид останавливался — когда у волока, когда в прибрежном городе, наводил справки, и вскоре к нему прибывали — то литовцы, то новгородцы, то варанги из Ладоги — с дополнительными порциями живого товара. Мажид доезжал до Киева и там, обычно в июле-августе, перепродавал товар караванщикам, следующим на юг и на запад, а сам снова возвращался на север.

На этот раз его задержала на севере стычка какого-то подразделения ярославовых войск с чудью. Мажид решил, что ему от этой стычки что-то перепадет, на хороших условиях. Перепало меньше, чем он рассчитывал — четверо юношей и две девушки, и при этом воин, продавший ему этих пленных, заломил цену вполне рыночную, и Мажид ужасно расстроился.

Одиннадцать рабов умерли в пути. Сорок две женщины и тридцать мужчин — семь охранников — обычная работорговая арифметика, один охранник на примерно десять рабов — караван прибыл на семи кнеррир в заснеженный Киев.

На пристани Мажида встретили фатимиды, дюжина здоровенных молодцов, охраняющих жестяные бочки с греческим огнем. Посветили факелами, проверили кнеррир, убедились, что это не замаскированные воины Ярослава, а просто рабы — голодные и замерзшие. Фатимиды посочувствовали Мажиду — позволили ему вывести живой товар на берег и затолкать в крог, где горел в печи огонь и грелась фатимидская смена. Едой поделились только с самим Мажидом и охраной — рабов не накормили, ибо припасов и так оставалось мало. Последний, седьмой кнорр разгружать повременили — замерзли. Ушли в крог, вышла на пристань вторая смена, согретая жирной едой и вином. Потребление бодрящих напитков запрещено магометанам, но имам, пришедший с воинами в Киев, временно снял запрет — вино хорошо согревает.

В седьмом кнорре поняли, что о них могут и забыть, и начали было роптать, но замолкли, увидев, как какая-то тень, едва заметная, скользнула по кромке пристани. Кнорр качнулся слегка, и человек мягко скатился в него, упал на живот, приподнялся на локтях — таким образом, что с пристани увидеть его было нельзя.

— Эй, — тихо сказал человек, — по-шведски или по-славянски понимаете?

Они понимали. И даже заговорили, растягивая и выпевая гласные, стуча зубами от холода, прикрытые затхлыми тряпками, кашляя.

— Тише, тише. Важно, чтобы нас не услышали. Хотите согреться?

Чудь хотела согреться.