Польское Наследство

– В ближайшую неделю – даже не думай. И даже в ближайший месяц. Друг мой, князя можно понять, ему обидно. Этой весной заезжали мы в Берестово, а там как раз собралась какая-то делегация замшелых землевладельцев, устроили хвест. Так они, облезлые, нахваливали и нахваливали – но не князя, а отца его. Что, конечно же, не возбраняется. Потому Креститель – он Креститель и есть! А только mon roi ходил потом, как туча над землями готтскими. Уж как я старался, утешал да развлекал, а в один прекрасный день Ярослав вдруг говорит мне, как же так, Жискар! Отец мой только и сделал, что киевлян в речку загнал, да новгородцев потрепал, а церкви-то строил я, и просветителей приглашал я! И пошел, и пошел – все свои заслуги перечислил, а ведь заслуг этих на самом деле число огромное. Целый час перечислял. И каждую заслугу претворял словами, «Не я ли…». Я так скучал, как никогда в жизни.

– Благодарю тебя, Жискар, – сказал Гостемил. – Ты человек порядочный. Пожалуй, единственный такой в окружении князя.

– Меня ты не считаешь? – осведомился Хелье насмешливо.

– Ты не в окружении…

– Нет, я, наверное, в засаде.

Гостемил и Жискар засмеялись.

– Ничего, ничего, – Хелье поставил кружку на стол. – Астрар, будь другом, пододвинь кувшин.

Астрар недовольно подняла голову, подумала, пододвинула, и снова с хвоеволием вернулась к еде.

– Посмотрим, – сказал Хелье. – Если князь забыл, что такое честь, то напомнить ему не составит труда. Я, пожалуй, так и сделаю.

– Хелье, ты поспешен в суждениях…

– Жискар, не волнуйся. Я служу Ярославу, посему неприкосновенность его мне дорога так же, как тебе. А напомнить не мешает. О чести.

– Что ты собираешься делать?

– Что-нибудь да сделаю. Сперва, как советует Гостемил, мне следует с ним поговорить. – Хелье бросил взгляд на Ширин. – Елена, хочешь пойти со мной в детинец?

– Не смей, – вмешался Гостемил.

– Хочу, – сказала Ширин.

– Что – не смей? – удивился Хелье.

– Не смей ее вмешивать в это. Я попросил тебя, как друга. И теперь жалею. Но в любом случае, дочь мою не приплетай к этому. Нечего ей делать в детинце.

– Почему?

– Потому что это опасно.

– Отец, – сказала Ширин, – я ведь…

– Не перечь отцу! Воли твоей я не стесняю, делай что хочешь, но в детинец к олегову отродью соваться я тебе запрещаю. Я нарушил вековую традицию – пошел к киевскому князю с просьбой. Одного опозорившегося Моровича хватит! Тебя там только не хватало…

Ширин вспыхнула, но в то же время ей было приятно – отец считает ее равноправным представителем рода.

– Ладно, давайте покамест поедим, – предложил Хелье. – Астрар готовит хорошо, но скоро, кажется, сама все съест, что приготовила.

Гостемил хотел было вступиться за Астрар, но, бросив взгляд на нее, с удивлением обнаружил, что она хихикает. Оказывается, у нее наличествовало чувство юмора. А он и не знал.

– Моя тетка очень любит есть, – сообщила вдруг ни с того ни с сего Орвокки.

Астрар выронила кружку и захохотала, уперев локоть в стол и положив лоб на ладонь.

– А зимой ест больше, – добавила Орвокки, видимо по инерции.

Кружка и плошка полетели на пол, Астрар всплеснула руками и закрыла лицо ладонями. Плечи ее тряслись от хохота.

– А … – начала несмело Орвокки, но Астрар ее прервала.

– Подожди, а то я сейчас лопну…

Все, кроме Ширин, заулыбались, даже Орвокки.

– А что смешного? – спросила Ширин.

Мужчины засмеялись.

***

Шагая в ногу с Хелье по Улице Лотильщиков, освещенной закатным солнцем, Жискар говорил, —

– Гостемил зря сердится. Ярослав отходчив. Простит.

– Не выгораживай Ярослава. Что именно он простит Гостемилу? То, что он, Ярослав, опозорился, публично и напрасно оскорбив человека, пришедшего к нему с просьбой? В чем виноват Гостемил?

– Ты, Хелье, как всегда поспешен в суждениях.

– Оригинальное наблюдение.

– Ты хочешь, чтобы Свистун вышел на волю?

– Свистун мне не брат и не друг. Я его в глаза-то не видел. Судя по всему, неприятный тип. Я хочу, чтобы Гостемила не оскорбляли, когда он сам за себя постоять не может. У него без этих глупостей забот много. Дочка эта на голову ему свалилась, левая рука не двигается, холопа его убили. А наш христианнейший князь вдруг взревновал к славе.

– Князь – великий человек, Хелье. Слабости его нужно прощать.

– Велик только Бог, Жискар.

– И все-таки. Он уж не молод…

– Мы тоже не слишком молоды.

– Его можно понять.

– Слушай, Жискар, мы служим Ярославу, служим честно, отдаем ему наши силы, нашу находчивость, расторопность, если нужно, можем и жизнь отдать. Он волен от нас требовать всё это, поскольку он наш повелитель. А ежели он хочет сочувствия и понимания, то, прости, но для этого нужно быть больше, чем просто повелителем. Понимание следует заслужить, даже если ты кесарь.

– Да ладно, ладно, не сердись. Ты мне скажи, Хелье…

– Ну?

– Как там во Франции?

– Что именно тебя интересует?

– В общем, всё. Я давно не был…