Однако земля с каждым днём подсыхала. Речки начинали входить в свои пределы, и за Ворсклу от русских посылались партии казаков и хлопов. Небольшие отряды украдкой пересекали воду, пробирались кустами, лозами, приречными зарослями. Еженощно на высоком берегу вспыхивали пожары и слышался шальной топот копыт, после чего взрывалась долгая перестрелка. Не было покоя даже в местечке Великие Будища, где король держал возле себя своих самых значительных генералов.
Денис, а с ним и Петрусь часто переправлялись на шведский берег, иногда оставались там на несколько ночей — днём прятались в густой зелени, в оврагах; возвращаясь назад, каждый раз жадно всматривались туда, где за лесом, за чёткими башнями Крестовоздвиженского монастыря прорезалась Полтава. Петрусь представлял, какие чудесные дали открываются с монастырского подворья. Когда-то хлопца пьянили мысли о монастырской жизни — можно спокойно малевать! Но теперь подобные мысли не волновали.
Полтава стояла прочно. Приступы шведов каждый раз получались неудачными, и наконец король приказал вгрызаться под крепостные валы, чтобы засыпать в подкоп порох. После взрыва в прорыв проникнут королевские войска. Защитникам никак не определить, где именно производится подкоп. Люди, сумевшие выйти из крепости, передавали просьбы коменданта любой ценой узнать о месте подземных работ. Тогда из крепости поведут встречный подкоп. Ночами к звукам в шведском стане прислушивались многие уши, но всё напрасно: с такими делами тщательно таятся.
А в начале мая царские войска переправились через Ворсклу в нескольких местах и ударили на город Опошно. Там долго гремели бои. Денис Журбенко надеялся, что и его сотню перебросят в те места, но на неё, оказалось, возлагали иное, ответственное и нелёгкое дело.
В июне на берегах Ворсклы обнажился белый песок. Ожило остроконечное «татарское зелье». Повыбивал трубочки зелёный камыш. Ночью над водою рождались лёгкие туманы. Кричали изредка птицы, и совсем не было покоя лягушкам. Прогретая за день вода уже не успевала остыть за ночь. Лето начиналось жарою, подтверждая убеждения старых людей: как зимой намёрзнешься, так летом пропотеешь.
Царские солдаты, переодетые в шведские мундиры, неторопливо и молча входили в тёплую воду, держались на одинаковом расстоянии, будто их разделял невидимый аршин. Потрусь, тоже закованный в тесную чужинскую одежду, шёл впереди. Днём ему сказали, что на нём мундир пленного шведского вахмистра, добровольно сдавшегося в плен. Шведские солдаты, мол, приложат к шапке пальцы, завидев такую одежду. Петрусю чудилось, будто этот мундир носил молодой хлопец, что сдался ему в плен на переправе через Псёл. Кто знает... Не один швед попал в плен.
Рядом, низко надвинув на головы огромные шапки и цепко всматриваясь в белесоватый туман, тихо переговаривались между собой двое полтавцев — Охрим и Микита. Они уже несколько раз приносили рапорты от полтавского коменданта. Они хорошо знали речку, поскольку рыбачили на ней с малых лет, но, как и большинство соседей, совершенно не умели плавать. Потому бригадир Головин, начальник воинского отряда, решил взять за проводника ещё кого-нибудь из казаков, умеющих плавать, — взяли Петруся.
А вся Денисова сотня тоже переправлялась двумя частями, правее и левее от людей Головина. Казаки бесшумно вели коней, потому что конские копыта, по давнему обычаю, обмотаны тряпками. Петрусь воспринимал происходящее как сновидение. Казаки лишь ступили на твёрдую землю — сразу в сёдла, только мелькнули. На прощанье старший брат напомнил:
— Там гляди... Как условились...
Денис узнал Охрима и Микиту, спросил, не сравнялись ли они своими зажитками с бедняками. Охрим захохотал в ответ. Денис просил обоих полтавцев присматривать за братом — те кивали головами. Петрусь не сердился на брата, хотя не впервые ему слышать высвистывание пуль.
Перейдя через Ворсклу, высокие ростом солдаты и далее ступали осторожно. У передних — ружья наизготовку. Задние привязывали оружие к мешкам, что у них на головах, лишь бы не замочила вода. Петрусь знал: в мешках порох! Пороха в Полтаве мало, рассказывают Охрим и Микита. Сколько же понадобится таких мешков, чтобы выдержать напор всей шведской армии?
На берегу Головин приказал отдохнуть. Солдаты так и припали к земле. Бригадир подозвал Петруся. Сухощавое лицо командира скрывала тень от высокой шапки, да глаза его и в тени отсвечивали тревогой. Ведь провести в Полтаву помощь поручил сам Меншиков.
— Не подведёте, казаки?
— Пан, — опередил Петруся Охрим. — Мы не раз пробирались!
— Может случиться всякое, — перебил бригадир и махнул рукой. Идите, мол, отдохните. Сам же чего-то дожидался, всматриваясь в молочно-серую завесу. Сонные крупные птицы, потревоженные присутствием людей, с криками падали в густые загадочные заросли.