Полтава

   — Ваше величество! — прошептал, однако, Данилыч. — Неужели... надумал?

   — Молчи! — придержал царь шитый золотом княжеский рукав. И тихо добавил: — Пора... Дело...

На переправе — бесконечное движение. Вброд и по длинным деревянным мосткам, шатким, свежетёсаным, красивым, ехали, двигались пешком солдаты и офицеры. Стучали сапоги, грохотали конские копыта, разбрызгивая воду, пробивавшуюся струями сквозь щели между досками, отзывались густым звоном пушки, доставленные с далёких Невьянских заводов, стучали в тугие барабаны усатые молодцеватые барабанщики, весело смеялись и сердито поругивались сержанты — и они казались весёлыми.

Царю почудилось, что никто среди нижних чинов и не думал переходить реку тихо, украдкой, тайком от врага, — все торопились вперёд с ощущением своей силы и уверенности; даже молодые солдаты, которых лишь недавно сюда привели, которые и одеты в кафтаны из грубого серого сукна, шагали как-то бодро; даже их подхватило всеобщее движение, ощущение, что и от них зависит исход будущей битвы, радость освобождения или же предстоящее большое горе, которое отсюда расползётся по всей русской земле, доползёт и до их далёких деревушек, до родных задымлённых хат, как вот сейчас оно гуляет по несчастной черкасской земле, — одна судьба теперь у черкасов и московских людей.

3

Как только войско перешло на правый берег Ворсклы, царь ощутил в себе такое напряжение, что забыл о сне, еде, обо всём на свете, кроме решительной встречи двух армий. Мысли сосредоточились на зелёном поле возле села Яковцы, где теперь стояла его армия, уже окружённая валами — в так называемом ретраншементе, — и пехота, и конница, и артиллерия. Царь оглядел эту местность во время рекогносцировки, когда армия, переправившись через Ворсклу, ещё возводила укрепления вокруг первого своего лагеря возле села Семёновка, на позициях, захваченных конницею Ренне. Здесь, на новом месте, возле Яковцев, природа даёт возможность в полную силу использовать артиллерию, а шведов лишает манёвра. Позади позиций берега Ворсклы круто обрываются — безопасно для тыла. Слева стеною возносится Яковецкий лес. Атаковать ретраншемент можно только с одной стороны — с прохода между Будищанским и Яковецким лесами.

Яковецкий лес начинается рядом с укреплениями, а за ним, за Крестовоздвиженским монастырём на высокой горе, усталая от осады Полтава. Через лес, мимо монастырских ворот к крепости ведёт широкая дорога. Она исчезает между шведскими окопами, обнимающими даже монастырские стены: враг до недавнего времени намеревался захватить святую обитель. Из монастырского двора царь в подзорную трубу осматривал шведские позиции, размышляя о предстоящем.

Теперь он шагал по шатру, поставленному на природном возвышении в центре расположившегося здесь войска. Перед ретраншементом насыпали шесть редутов, перегородив ими широкое поле. Полог шатра был поднят, и царь видел чистое зелёное поле с жёлтыми полосками свеженасыпанной земли, которые примут на себя первые удары, но уже не ощущал вчерашнего удовлетворения от удачно избранной позиции.

Вышагивая по шатру, царь слушал донесения с передовых редутов да ещё от самого Данилыча, которому поручено следить, чтобы горячий король не напал врасплох, чтобы войско встретило его достойно.

Наконец царь, уже в который раз за этот день, выехал из ретраншемента. Ещё издали заметил, что в редутах кипит работа, что там стоит бесконечный стук кирок и лопат, а воздух перенасыщен пылью и лёгкими мелкими опилками, поскольку туда до сих пор свозят брёвна, там их рубят и пилят, зарывают и вколачивают в землю, чтоб те преграды придержали вражескую конницу.

Шесть редутов на широком, с полторы версты, пространстве между Яковецким и Будищанским лесами были почти готовы. Они ощетинивались в шведскую сторону стволами пушек. Пушки весело сверкали на солнце. Царь, минуя валы, ощутил, что ему хотелось бы лично оглядеть каждую пушку, но взгляд мимо воли устремлялся туда, где маячили кавалеристы Данилыча. Сегодня, когда уже поднялось солнце, будто и не стоило ожидать шведского нападения, но за редутами, в окружении многочисленного кавалерийского эскорта, виднелись Данилыч и Шереметев. Они, заметив царя, приблизились, вопросительно заглядывая ему в глаза. Царская тревога перешла и на них, исхудавших, особенно в последние дни. Правда, в словах Меншикова звенела привычная уверенность в себе и в своих поступках.

Царь всматривался в густые леса, переполненные звонким птичьим пением — а ведь вокруг столько человеческого шума! — израненные глубокими оврагами, и на свои редуты, силясь увидеть всё это глазами шведского короля, который, хоть и ранен, обязательно, возможно даже сегодня ещё, увидит их, хорошенько рассмотрит, и кто знает, какая хитрость родится в его сумасшедше-отчаянной голове? Возможно, он увидит что-то вот здесь, где Яковецкий лес слегка прикрывает левые редуты, давая возможность наступающим приблизиться всё-таки незаметно... Но... От неожиданной мысли царь остановил коня, потом круто повернул его и сказал обоим спутникам, следовавшим за ним: