Полтора года

Когда они сидят передо мной в классной комнате или стоят, выстроившись в коридоре, такие молодые, со свежими лицами, аккуратно причесанные (попробуй не причешись у нас как положено!), в своих отглаженных пиджачках и юбочках (ну-ка не выглади по всей форме!), смотришь на них — обыкновенные школьницы-старшеклассницы. Среди этих школьниц — девушки, которые там, «на воле», воровали, даже участвовали в грабежах, занимались проституцией, хулиганили (подчас жестоко), употребляли наркотики. Иногда, изредка — одна-две, не больше — попавшие сюда случайно, по чьему-то равнодушию или недосмотру. За этих страшно по-особенному: чему они тут обучатся у своих новых товарок? Какими уйдут отсюда? Как оберечь их?

С остальными иначе. Но не проще.

Когда я раздумываю о судьбах своих тридцати, стараюсь докопаться до сути, я вижу: каковы бы ни были конкретные причины, приведшие их сюда — у каждой своя, — есть общие для всех. Наш замкнутый мир, по существу, отражение бед большого мира, который лежит за нашей проходной. Пьяницы-отцы, а то и матери, а то и те и другие вместе, холодный формализм школы, лицемерие, цинизм, которых они, как бы ни были мало развиты, не могут не ощущать. Я не открываю Америки и могла бы додуматься до этого и раньше, еще не зная, не видя этого дома. Но сейчас, когда я здесь, я вижу это больно и ясно. Да, это они, наши общие беды, привели сюда, собрали под одной крышей этих девчонок. Иногда я со страхом думаю, что для них наш дом — последний заслон перед тем, что ждет их в открытом мире, от которого их насильно оторвали и заперли тут на полтора года? Ну и каков же он, этот заслон? Что можем, что умеем мы? Какими владеем средствами?

Да, мы научились держать их в руках. Их — всех вместе. Они подчиняются нашим требованиям, вовремя встают, вовремя ложатся, ходят строем, в конце концов получают свои аттестаты и разряды. Это так. Это мы умеем. Но вот я, воспитатель. Я наедине с ними. Что есть у меня? Ничего. Кроме меня самой. Где она, та наука, та методика, те рекомендации, которые должны наставить меня, помочь, научить? Есть ли они?! Почему-то в нашем доме никто не мог мне их назвать. И сама я тоже не обнаружила. Ни на библиотечных полках, ни в книжных магазинах. Да, конечно, Януш Корчак, Макаренко… И те, давние, Ушинский, Песталоцци. Но ведь наши сегодняшние питомцы далеко не те, с кем имели дело великие. И жизнь за нашими стенами тоже течет другая.

Одно злое воспоминание.

Как-то в нашем доме появилась гостья. Любезная, обходительная, что называется, контактная. Она прибыла к нам, чтобы собрать материал для своей научной работы, точного названия не помню, что-то о воспитании и перевоспитании девушек в закрытых домах, подобных нашему.

Б. Ф. попросил нас всех оказать ей содействие. Я принялась оказывать с великим энтузиазмом: помогала проводить тестирование, раздавала анкеты, проводила подсчеты, подкидывала собственные соображения. Б. Ф. даже пытался умерить мою прыть, опасаясь, что я отдаюсь этому в ущерб своим прямым обязанностям.

Перед отъездом она зашла ко мне попрощаться. Благодарила — без меня ей бы так быстро не справиться, пообещала мне первой прислать свою работу, оставила свой адрес. В дверь постучали. Это пришел шофер — Б. Ф. распорядился, чтобы ее отвезли на вокзал. Уже от двери она обернулась и сказала быстро и тихо:

— Хотите мой истинный вывод? Такими были, такими и останутся.

Признаюсь, я заменила одно слово: она не сказала «такими». Характеризуя наших девушек, она употребила другое словцо, которое, кстати, никак не вязалось с ее интеллигентным столичным видом.

Я не успела, а скорее, не нашлась что ответить. Дверь за ней закрылась. Я вытащила бумажку с адресом, которую успела спрятать, и разорвала на мелкие клочки.

Не сомневаюсь, что работу свою она благополучно завершит. И в том, что там не будет даже намека на ее «истинный вывод», — в этом тоже не сомневаюсь.

Это вспомнилось как-то нечаянно и не очень к месту. Возвращаюсь к своим размышлениям о методике (которой нет). Ведь мне таких методик потребовалось бы по меньшей мере тридцать! По числу моих воспитанниц. На каждую — своя, особенная, отдельная. Тридцать и еще одна. Эта, тридцать первая, для тех случаев, когда я не один на один с девчонкой, а сразу со всеми. Ну вот, к примеру, как разговаривать с ними, со всеми сразу, такими разными, не только по характеру — это-то естественно, — по уровню, по интеллекту? Среди них есть такие, кто, несмотря на свои шестнадцать-семнадцать лет, не прочитали толком ни одной книги, и хотя, как сказано в их документах, закончили семь-восемь классов, по существу, малограмотные. Как разговаривать, чтобы не слишком примитивно для одних и не чересчур сложно для других?.. Это только одна проблема из великого множества. И многие приходится решать на ходу, а размышлять уже потом. Вот как сейчас, после моего сегодняшнего вечернего разговора.