Полтора года

А ниоткуда я не бежала. Я когда в приемнике была, с девчонкой одной познакомилась. И так мы друг к дружке прилипли, не разлить. Она мне все про себя рассказала. И я ей про себя. Никогда у меня такой подруги не было, век бы не расставаться. «А мы и не расстанемся, — говорит. — Мы ж с тобой в один день сюда припожаловали, вместе и отправят».

Большинство там, в приемнике, как прибитые сидят, сопли распустят, домой просятся. А эта такая заводная, ей все ништо. Утром умываться идем, на весь этаж орет: «Девчонки, кто гребенку одолжит, а то мне никак свои патлы не расчесать!» А у нее волосики под нолик пострижены. Я раз спросила: где ее так? «А ну их в болото». Не захотела рассказывать.

Ну вот, подходит время, скоро нам ехать. Она говорит: «Тебе хорошо, вон какая грива. А я лысая. Приедем, знаешь, как неприятно».

Я ничего не оказала, а сама вот что. Меня на день домой отпустили, мама упросила, ее племянник, брат мой двоюродный, из армии вернулся — повидаться. На другой день мне обратно идти, в парикмахерскую заскочила. «Остригите, — говорю. — Наголо». Парикмахер обалдел. «Вы что, девушка, такие волосы богатые!» — «Не хотите, — говорю, — другого найду». Взял и остриг. Волосы себе на память оставил.

Прихожу в приемник. Девчонки посмотрели — умерли. А та говорит: «Ты что, вовсе малахольная?» Я говорю: «За нашу дружбу». Она как давай хохотать, прямо на пол повалилась.

Вот так, Валерка.

А. послали нас вовсе в разные стороны. Я уезжала раньше. Думаешь, подошла она ко мне? Она уже с другой девчонкой куролесила. Я так не признаю. Для меня дружба — все.

Они делают уроки. Маша Герасим изнемогает над сочинением «Образ Катерины». Она сдвинула тетрадь на самый краешек стола, чтобы я прочитала, Читаю. «Образ Катерины хороший». Она смотрит на меня, одобрю ли? Я киваю. А что, образ действительно хороший. Вот только как ей удастся доплестись до конца? Ведь, кроме этих слов, пока ничего нет, а прошло уже с полчаса. Маша книг не любит и, по существу, читать их не умеет. Но вот «Грозу» прочитала. А когда закрыла книжку, заплакала. «Ты чего, Герасим?» — спросили девочки. «Катерину жалко». За эти слезы я вывела бы ей порядочную отметку и освободила от сочинения.

Прозвище прилипло к ней намертво. Вообще-то в литературе они осведомлены не слишком. Но «Муму» — четвертый класс, а до шестого-седьмого они худо-бедно дотащились все. Не знаю, кто первый заметил ее сходство с тургеневским Герасимом. Но однажды они стояли, построившись во дворе, вдруг откуда-то выбежала маленькая черно-белая собачонка. Она деловито подбежала к Маше и стала обнюхивать ее ноги. Строй так и повалился и застонал: «Муму!»

Рядом с Герасимом Майка. Перед ней учебник истории, Майка меланхолически грызет кончик карандаша, глаза устремлены куда-то мимо книги. Поймав мой взгляд, она быстренько вытаскивает изо рта карандаш, перевертывает страницу и подпирает ладонью щеку. Но в этом положении она остается недолго. Карандаш снова во рту, взор где-то в районе потолка. О чем она думает? Да и думает ли? Скорее всего просто ждет, когда уже он окончится, этот час. Будто ее ожидает что-нибудь интересное. Но впереди дежурство, ей достанется мыть пол, протирать стекла или что-нибудь еще в этом роде, занятие для нее ничуть не более привлекательное, чем приготовление уроков. Но она ждет и томится. Я тихонько стучу ручкой по столу. Майка вздрагивает и опять подпирает рукой щеку.

Я перевожу глаза. Даша. Она прилежно пишет. Почерк — отрада для графолога: буквы ясные, круглые, твердые, соответствуют ее характеру. Даша — единственная у меня из деревни. Отношения у нас с ней добрые, открытые, уважительные. Думаю, что в глубине души Даша считает меня непрактичной, может быть, даже наивной. «Вот у нас в колхозе был председатель, так ему ничего поперек не скажи, а сделай по-своему, и не заметит». Так она намекает на то, как мне следует строить свои отношения с начальством. Она очень наблюдательна. Как ни мало она видит, замечает многое.

Есть у них в деревне такой захудалый никудышный мужичонка, Тихон. Олицетворение неразумности. Говорит, когда следовало бы помолчать. Ляпает в лицо то, что другой поостережется вымолвить и шепотом. Он перепробовал множество должностей и в конце концов стал сторожем. В деревне о нем говорят: «Тихон с того света спихан». Вот об этом Тихоне Даша не раз упоминает в разговоре со мной. С чисто педагогической целью. А один раз не выдержала и выдала открытым текстом: «Ну чистый Тихон!» Это когда однажды к нам в группу заглянул Б. Ф. и я сгоряча рассказала о только что случившемся, о чем ему знать было не обязательно, а мне можно было поставить в упрек.

Иногда мне кажется, что Даша права и между мной и бедолагой Тихоном и впрямь есть что-то родственное.

Если не знать, за что Даша попала к нам, догадаться невозможно. Но об этом как-нибудь в другой раз.