Полтора года

Уже стемнело, они делали уроки, я сидела над отчетом о воспитательной работе, который начала еще вчера. Надо было вчера же и закончить, потому что сейчас меня застопорило намертво. И я почти обрадовалась, когда за мной пришла машинистка. Борис Федорович велел срочно явиться к нему. Я поднялась. Теперь все они, оторвавшись от учебников, от тетрадей, от ничегонеделания, смотрели на меня. Даже Тамара вперила в меня свои матовые без блеска пуговицы.

О ночном происшествии Б. Ф., оказывается, ничего не знал. Я рассказала ему сама. Не потому, что до него все равно дошло бы, просто не тот случай.

Он довольно долго молчал. Неужели его, как и меня, заклинивает? Нет, скорее наоборот, выбирал слова поувесистей.

— Такие коллективные мероприятия надо бы предвидеть. Иначе какой вы воспитатель.

— Я хороший воспитатель, — сказала я, вдруг обозлившись. — Хотя бы потому, что я знаю: я ничего не могла знать. Они и сами не знали. Еще за секунду не знали. Если бы они знали, я бы тоже знала. А они не знали. Я знала это — я видела их глаза…

Это был сплошной сумбур, все эти «знали», «не знали». Но мне было не до стиля.

— Но какая-то одна все-таки знала.

— Какая-то одна — да.

Он ждал. Я своих предположений не высказала.

Потом эту же идею мне выдала Е. Д. в несколько другой редакции.

— Ну что ты убиваешься, — сказала она с искренним сочувствием. — Ты что, не знаешь, какой у нас контингент! От них всего можно ожидать. А все-таки, Ируша, эти их фокусы надо предугадывать.

Я не стала повторять того, что сказала Б. Ф. И она продолжала уже о себе. Е. Д. из тех, у которых неприятность, случившаяся не с ними, вызывает непреодолимую потребность рассказывать о себе.

— Вот я. Я бы знала. У меня как? Им только в голову взбредет, а я уже в курсе!

Самое удивительное, что это правда. Я знаю много примеров, когда Е. Д. на корню разрушала хитроумные планы своих воспитанниц. Она готова была тут же начать передавать мне свой опыт. Но я сказала, что тороплюсь. Никуда я не торопилась, мне просто хотелось остаться одной и подумать. Я и осталась. Но мыслей своих излагать не буду — сплошной сумбур.

Прошло совсем немного времени, и как же отодвинулось от меня то, что только что не давало мне покоя! Таков уж наш дом, он не позволяет подолгу сосредоточиваться на чем-нибудь одном — живо подкидывает новенькое, отодвигая на задний план то, что совсем еще недавно заставляло тебя радоваться или погружало в глубочайшее уныние.

Так вот, с позавчерашнего утра — Майка, только Майка, ничего, кроме Майки!

Что же до той недавней истории, никуда она от меня не ушла, просто я затиснула ее в самый глухой угол и только изредка позволяю себе заглянуть туда и еще раз удивиться — зачем?! Зачем понадобилось Венере раздобывать курево для девчонок? Теперь-то я знаю: Венера. Она сама же и рассказала. Без каких бы то ни было моих подходов, намеков или прямых вопросов.

Был час вечернего умывания. Стоял обычный приглушенный гул. И вдруг поверх него ясный спокойный голос:

— Ирина Николаевна, вы ведь, наверно, голову себе сломали, кто это сигареты в спальню приволок. Так не переживайте больше. Это я. Достала дуриком и пустила по койкам.

— А зачем? — спросила я.

Стало тихо. Из всех возможных дурацких вопросов этот был наидурацкий. Но со мной так случается: между тем, что мелькнет в голове, и тем, что произнесу, ни малейшего зазора.

— Зачем? — усмехнулась Венера. — А ни за чем, вот зачем.

— Она добрая, — сказал кто-то без насмешки. — Она нас пожалела.

— Плевать я на вас хотела, — отрезала Венера, продолжая смотреть на меня.

— Ну что ж, — сказала я. — Пусть так.

И опять это было не то, что следовало сказать. Но — то́, что я подумала. Пусть так, подумала я, большего я от тебя все равно не добьюсь. И добиваться не буду. Возможно, это доставило бы тебе нравственное удовлетворение: тебя расспрашивают, допытываются, уговаривают. Ты стоишь насмерть. Нет, этого ты не получишь. Ни за чем? Пожалуйста, пусть так.

Остается изложить, что последовало за этим признанием. Коротко, без эмоций, хотя эмоций было навалом. Только для того, чтобы закрыть тему.

Итак. Приказ по училищу: снижение отметки по поведению. В результате группа с достойного и твердого второго места перекочевала на предпоследнее.

Совет командиров. Каждый командир, прикинув к себе наше чепэ, с чувством собственного превосходства изложил, как бы поступил он сам, очутись на месте нашей Оли. Оля только ежилась.

И наконец — два воскресенья без танцев.

А сейчас — Майка.