Полторы минуты славы

— Все плохо! — ответила Катерина. — Если б Федя остался актером, то был бы незаменим и неподражаем. А как режиссер он сам, наоборот, подражает. Многим подражает, мне в том числе. Я гораздо лучший режиссер, чем он. Все это знают, кроме дураков, а уж он-то сам знает лучше всех!

Катерина помолчала, жестоко сощурилась:

— Не состоялся Федя, вот в чем дело. Уже много лет он просто харизматичный шарлатан. Всего-навсего! Я его сломала и за это терпела его дурацкий нрав. Ведь Федя — просто безмозглый оболтус, если честно. Прожектер. Болтун. Очаровательный гуляка. Неплохой делец. Расточитель чужого добра. Пускатель пыли в глаза. Обманщик всех и вся, включая самого себя. Наивный и нахальный ребенок. Плагиатор. Я тут могу еще два часа сидеть и рассказывать, каким Федя был. Все, кто его знал, еще и от себя добавят. Но только одна я знаю, каким он мог бы быть.

— И каким же?

Вдруг Самоварову стало интересно, что было бы, если бы Федя Катерину не встретил и прожил другую жизнь. Катерина в ответ только махнула рукой, блеснула яшмой:

— Каким бы он стал? Конкретно сказать трудно. Ведь в актерской профессии многое зависит от везения. Бывает роль, для которой актер рожден, всю жизнь играет другой, а сам он преодолевает и тащит чужую. Вот так и Федя… Знаете, он отлично на третьем курсе играл Сирано. Он был тогда настолько худющий, взрывной и странный, что даже накладного носа не требовалось! Его один московский режиссер сразу стал звать в Нижегородскую драму, где сам ставил Стриндберга. Но главное случилось в дипломном спектакле. Федя так сыграл Ивáнова…

Самоваров вздрогнул и замер. Что-то подобное он слышал совсем недавно…

— Ивáнова, говорите вы? — пробормотал он. — Точно Ивáнова? Не Иванóва?

Катерина разочарованно подняла брови:

— Какой еще Иванóв? «Ивáнов» — это же пьеса Чехова! Федя так свежо, так парадоксально играл… Да что это с вами?

— Да-да-да… Точно, Чехов!

Катерина отшатнулась: Самоваров посмотрел на нее в упор совершенно бессмысленными глазами. За Катерининой спиной, за высокими окнами генерал-губернаторского дворца, больше не сиял белый беспощадный день. Там было черно. Длинная зеленая молния излилась сверху вниз и ткнулась в горячую землю. Тут же в небесах загремело. Оконные стекла звякнули вразнобой.

— А как звали жену Ивáнова, не помните? Аня или Сара? — вдруг спросил Самоваров, и Катерина окончательно убедилась, что реставратор мебели спятил. Может, у него на ненастную погоду бывают затмения? Ей говорили, что Самоваров инвалид. Но она была уверена, что у него что-то с ногой!

— Когда-то жена Ивáнова была Сарой Абрамсон, — осторожно ответила она. — А потом ее стали звать Анной Петровной — она приняла православие. Вам нехорошо?

— Да-да-да! Верно! Верно! Я не Иванóв, а Ивáнов! Я не Дефорж, я Дубровский…

Глава 12 Саша Рябов Дружба, любовь, смерть

Только этого не хватало! Еще минут пять назад солнце на перроне пекло спину, как утюгом. Но из-за вокзала медленно выдвинулась туча. Она была чернее сажи и не сулила ничего хорошего. И по радио грозу обещали! Между тем должен был вот-вот подойти поезд Москва — Новокузнецк. Он отстоит положенные двадцать минут и тронется дальше, на восток. Если за это время не разразится дождь, можно будет сказать, что крупно повезло.

Майор Новиков собрался лично встретить Сашу Рябова у девятого вагона. Следовало поговорить о том, в какую это историю вляпался телегерой. Поговорить, не более. Узнать, он просто вляпался или наломал дров?

Стас встал так, чтобы видеть весь перрон. Разношерстная толпа пассажиров теснилась в ожидании поезда у третьего пути. Самые нетерпеливые вглядывались в пустую даль: они пытались угадать свет абсолютно неразличимого семафора. Кричали и подпрыгивали дети. Громкие бессмысленные разговоры, какие бывают только перед отходом поезда, не прекращались ни на минуту. Провели отъезжающую собаку в нейлоновом наморднике, похожем на кулек.

Стас посмотрел на лейтенанта Сагдеева. Лейтенант стоял метрах в двадцати от майора, беспечно посматривал по сторонам и разворачивал лимонную жвачку. Он походил на студента-троечника, собравшегося на выходные откормиться у бабушки в деревне. Но если кабан Рябов вздумает дурить, а не вести чинную беседу, он неминуемо будет схвачен железной рукой Сагдеева. На выходах с перрона, знал Стас, стоят ребята из транспортной милиции, хорошо знающие в лицо героя «Единственной моей». Четвертый путь займет состав Харьков — Владивосток. Ничего не должно случиться.

И тем не менее на душе у Стаса было нехорошо. Во-первых, донимала духота — черная туча, как громадная перина, казалось, совсем перекрыла кислород. В такую погоду люди склонны совершать глупости. А если человек еще и туп от природы (именно таков, по всем отзывам, Рябов), жди беды.